– Быстрая связь, – повторила Ифи. – О, Анна, как ты права! Это именно то, на что я надеялась с Себастьяно! – Она промокнула платком лицо, залитое слезами. Она принадлежала к той редкой породе женщин, которых не портили слёзы. – С моей стороны это была как раз любовь с первого взгляда.
– Э-э… да, – безвольно произнесла я. – Такое бывает.
Надежда вспыхнула в её больших влажных глазах.
– Может быть, если мы немного подождём и дадим всему развиваться своим ходом…
– Раз и навсегда выбрось его из головы, – сурово сказала я. – Он любит другую.
Её рот округлился в удивлённое О.
– Правда? – И она медленно кивнула сама себе: – Конечно. Это бы всё объяснило. Он иногда казался таким отсутствующим, хотя я была у него прямо перед носом… – Она осеклась и добавила немного укоризненно: – Ты могла бы мне хотя бы намекнуть на это, знаешь. Тогда бы я наверняка не превратила себя в такое посмешище.
– Это должно было оставаться в тайне.
– О! – Крылья её носа слегка раздулись, как будто она учуяла какой-то особенно волнующий след. – И кто же она?
– Я не могу этого сказать, ведь это не моя тайна.
Она принялась соображать вслух:
– Наверняка это не одна из дебютанток альмака, потому что он их не удостоил даже второго взгляда, хотя они дефилировали перед ним одна за другой как жемчужины на нитке. Погоди… это замужняя женщина?
– Нет, – сказала я с негодованием.
– Тогда она из третьего сословия! – победно заключила Ифи. – Без имени и звания! – В следующее мгновение она снова собрала лоб складками: – Но вы ведь совсем недавно прибыли с Антильских островов. Разве он мог так скоро… А! Она оттуда! – Ифи настойчиво смотрела на меня: – Я права? Он любит женщину с вашей родины?
– Да, именно так, причём уже несколько лет, – выпалила я, не успев остановиться вовремя. Но тут же поняла, что я и не хотела останавливаться, наоборот. Самое время внести ясность: – Он с ума по ней сходит и никогда не сможет полюбить другую, – подчеркнула я.
– И он не мог к ней посвататься, потому что она происходит из народа? – Ифигения перешла на шёпот, широко раскрыв глаза: – Неужто она… рабыня?
Если я и рабыня, то разве что моих чувств. Я отрицательно помотала головой.
– Но без положения и без денег, не так ли?
– Ну, где-то так. Но в любом случае он любит её больше жизни.
– Я понимаю. Теперь мне многое становится ясно. – Ифигения опустила голову: – Все эти слухи, что он намерен подыскать себе подходящую женщину… тут я и впала в соблазн. Если бы я узнала правду раньше. Мы избежали бы стольких бед.
– Ему следовало бы вести себя прозорливее, – подтвердила я.
Она бросила на меня взгляд из-под всё ещё мокрых ресниц:
– Анна, как ты думаешь, вы оба сможете меня простить?
– Ну, я-то точно, – великодушно ответила я и указала ей на диван: – Садись же, наконец. Удобнее будет разговаривать. Я попрошу миссис Фицджон принести нам чаю.
Когда час спустя она уходила, я полностью с ней примирилась. Она опять была прежняя Ифи, жизнерадостная и готовая к шопингу (она хотела завтра заехать за мной для продолжительного тура по магазинам), а сама я получила ту информацию, которой мне ещё недоставало. И теперь я могла осуществить мой план.
* * *Себастьяно я, конечно, ничего не рассказала, иначе мне пришлось бы всё забыть, даже не начав. Поскольку он уже к вечеру стал что-то подозревать, хотя я сама была ещё в стадии планирования, я старалась больше не показываться в его комнате. В противном случае он бы сразу заметил, что я уже близка к стадии реализации. Я зашла к нему, только чтобы пожелать спокойной ночи, после чего Микс уже надел на него свежую ночную рубашку и принялся расчёсывать ему волосы (в брутальном стиле). А перед этим он принёс ему в постель ужин и мелко нарезал ему стейк и даже, возможно, покормил бы его с рук, если бы Себастьяно не вышвырнул его на время. Всю историю я не застала, только заметила обиженную мину Микса, когда он стоял в коридоре у двери комнаты, тогда как Себастьяно внутри громко ругался, что он, чёрт возьми, не младенец, не умеющий держать в руках вилку, и что это, чёрт возьми, в последний раз, что он ужинает в постели.
Микс стоял у двери и страдал. Он с трудом переносил то, что я так часто оскверняю своим присутствием священные покои мужской спальни. И при этом ещё попираю его исконную честь камердинера тем, что имею наглость стеречь своим орлиным оком все перевязки, мытьё и прочие гигиенические процедуры его светлости. Он не мог сделать ни одного движения без моего надзора. Это давалось ему тяжело, и он то и дело говорил что-нибудь вроде: «Может быть, ваша милость лучше вышли бы ненадолго, пока я брею его светлость» или «Использование утки может шокировать чувствительное зрение молодой леди».
То, что сегодня ему выпало в полном одиночестве заботиться о его светлости, судя по всему, не уменьшило его злобы, потому что он не спускал с меня подозрительного взгляда и издал болезненный стон, когда я погладила Себастьяно по его свежепричёсанной голове.
– Всё в порядке? – спросил меня Себастьяно. – Мне кажется, ты как-то… напряжена. – Он казался немного сонливым, и это было не удивительно, я сама позаботилась о том, чтобы в его последнюю чашку чая попало несколько капель настойки опия. Немного, ровно столько, чтобы им овладела приятная сонливость, но при этом ему не пришло в голову, что в этом что-то не так.
– Всё очень хорошо. Завтра, кстати, я еду с Ифи за покупками. Мы, так сказать, снова можем терпеть друг друга. Она более или менее не виновата во всём произошедшем. Всё так, как я и предполагала. Ну, ты помнишь. – Я бросила на него многозначительный взгляд, но у него уже слипались глаза. Я поцеловала его в лоб и поспешила к себе в комнату. Бриджит я на час раньше обычного отослала в её мансарду и дала ей с собой в починку моё платье, у которого намеренно оторвала подшивку подола. Иначе бы она опять заподозрила меня в том, что я хочу её прогнать. Благодаря этому маленькому заданию ей не о чем было тревожиться. Я слышала,
