После того как Себастьяно открыл дверь, я бесшумно скользнула в холл и к лестнице. Хосе прикрывал нас с тыла. Мы с Себастьяно побежали наверх, а Хосе остался ждать внизу, чтобы в случае преследования поднять тревогу. Сверху нам не грозила опасность, никто нас не подстерегал, иначе мой затылок дал бы знать об этом.
Оставалась ли ещё в доме миссис Фицджон? Почти вся прислуга была уволена, как мы узнали от мистера Скотта, но он не знал про миссис Фицджон – осталась ли она здесь или скрылась вместе с супругом.
Мы тихонько поднялись по лестнице для прислуги и попали на этаж, где были комнаты Фицджонов. И я вспомнила, что там точно было зеркало, узкое и неприметное, висевшее между двумя уродливыми гобеленами. Я бы, наверное, и вовсе не заметила его, если бы миссис Фицджон сама не указала мне на эти ковры и не сказала застенчиво, что настенная вышивка – её хобби.
Дверь в жилое помещение была не заперта. Себастьяно со свечой вошёл первым, я держалась за его спиной.
Зеркало было ещё здесь!
Я сразу встала перед ним и всмотрелась. Но ничего не увидела. Кроме, разумеется, своего собственного отражения, и то не особенно чёткого, потому что зеркало по краям уже сильно потускнело, да и в середине у него было несколько слепых пятен. Чисто оптически оно было плохого качества, как и зеркало Эсперанцы. И уже по одному этому оно могло быть зеркалом будущего.
– Оно не действует, – разочарованно сказала я.
– Может, ты должна к нему прикоснуться?
Я поднесла руку к краю зеркала и тут же отдёрнула, потому что мне почудилось слабое гудение под моими пальцами.
– Ну что? – спросил Себастьяно.
– Тут была… какая-то вибрация.
– Тогда это именно то зеркало.
– Но оно ничего не показывает.
– Хм. Дотронься ещё раз.
Я дотронулась, но опять ничего не произошло. Себастьяно со свечой в стеклянной банке, защищённой от ветра, стоял рядом со мной, и мы смотрели в зеркало вместе. Только нас оно и отражало.
– Я отойду; может, получится, если ты будешь одна. – Он отошёл в угол комнаты и сел в глубокое кресло так, что уже не мог заглянуть в зеркало. Я решительно поднесла к раме зеркала обе руки. Вибрация стала сильнее, но я не убрала руки, хотя мне хотелось с криком отбежать подальше.
И действительно, вдруг что-то задвигалось! Поверхность зеркала как бы закурчавилась, завихрилась, помутнела и разделилась, словно туман от дуновения ветра.
Картина, которая показывалась теперь, была искажена по краям, почти как в калейдоскопе, когда изображение грубо разрезается на куски и снова складывается. Потом, совсем неожиданно, всё встало на место, и я увидела огромный, наполненный светом бесчисленных свечей праздничный зал. Эффект был таким сильным, что я в испуге ахнула и отпрянула. Дюжины нарядно одетых людей двигались передо мной по сверкающему паркету. Кельнеры сновали туда и сюда, подавая напитки в хрустальных бокалах. Через распахнутые двустворчатые двери виднелся банкетный зал, где был накрыт огромный стол с камчатной скатертью и серебром. Оркестр играл танцевальную музыку, но всё выглядело немного странным, потому что звука не было. Я быстро обежала взглядом всю сцену, наполненную жизнью, ища знакомые лица. Вот граф! Он стоял у нарядной колонны, покрытой раззолоченным узором и беседовал – с Ифигенией!
На торцевой стороне большого зала кого-то окружила целая гроздь людей, и сразу было видно, что здесь стоит важная персона. Когда толпа немного сдвинулась и некоторые отошли, я увидела в центре группы принца-регента, который жовиально улыбался во все стороны и был разодет как опереточный принц. На нём была пурпурная униформа, украшенная золотыми позументами и увешанная орденами. Рядом с ним стоял мужчина, одетый в тёмное, и он показался мне смутно знакомым. В нём было какое-то сходство с принцем-регентом – не был ли то его брат Фредерик, который так долго странствовал по морям и которого в Лондоне вряд ли кто знал? Я пригляделась к этому человеку и поняла, что самым поразительным в нём было не семейное сходство с принцем, а то, как он держится. Немного скованно и в то же время совершенно по своей форме. И потом я посмотрела в его глаза. Казалось, они тоже нашли меня сквозь зеркало, так что на какой-то момент я почувствовала мощный импульс повернуться и убежать. То был Фицджон!
Он сильно изменил свою внешность. Стал массивным и полысел, но был с густыми бакенбардами и густыми бровями. И зубы у него выглядели совсем не так, как у моего бывшего дворецкого. Возможно, он в точности походил на настоящего брата принца-регента, при этом я не питала никаких иллюзий насчёт того, что произошло с этим беднягой. Вероятно, корабль его уже покоился на дне Атлантического океана, ибо в противном случае Фицджон не смог бы занимать его место. Тот факт, что к этому особенному вечеру – точнее, к будущей субботе, на которую был намечен праздник в Карлтон-хаусе, – он вернулся из дальних странствий, идеально вписывался в ход дальнейших событий. Ибо если принц-регент в тот вечер на глазах всего света нежданно-негаданно покинет бренный мир, ближайший престолонаследник окажется тут как тут.
Актеры – принцы, зрители – монархи!
Я смотрела на Фицджона, как мне показалось, целую вечность, и он, словно почувствовав это сквозь время и пространство, опять устремил взгляд прямо на меня. Его глаза форменным образом просверлили меня насквозь. Мороз прошёл у меня по коже. Всё было не по-настоящему, ведь этому событию ещё предстояло совершиться в будущем, но зеркало создавало сокрушительное впечатление реальности.
Затем Фицджон обнял своего якобы брата и подал ему бокал вина. У меня в затылке сильно зачесалось. Нет, даже загорелось! Я хотела обернуться, но тут же мне стало ясно, что опасность исходит от зеркала. Мой взгляд без всякого моего участия был прикован к бокалу. Вино! Оно, должно быть, отравлено!
Принни взял бокал и стал пить.
«Нет!» – беззвучно вскрикнула я, и он, словно услышав меня, опустил бокал и отвернулся. Кто-то в зале – судя по роскошной ливрее, возможно, церемонимейстер – созывал гостей на представление на террасу. Через открытые двери можно было увидеть глотателей огня и жонглёров. Гости со всех сторон устремились туда, чтобы занять лучшие места. Клубы огня и летающие кегли смешались в мелькающую кулису, которая из-за абсолютного беззвучия казалась призрачной.
Поскольку я смотрела на всю сцену сверху – как бы с высоты птичьего полёта, – мне всё было отлично видно. Не только начало представления на террасе. Но в первую очередь меня саму. Я видела себя
