Датчане успели неплохо подготовиться к предстоящему сражению. Как сообщил мистер Ванситтарт, у входа в Королевский фарватер на сваях был сооружен форт «Трекронер», вооруженный 69 орудиями. Для поддержки его огнем датчане установили два старых линейных корабля, превращенные в плавучие батареи. Ну, а на рейде Копенгагена стояли боевые корабли и плавучие батареи, на борту которых было 628 орудий. Экипажи их насчитывали пять тысяч человек. Корабли и плавучие батареи были установлены на шпринг[42] на расстоянии примерно мили впереди береговых батарей, оставляя узкий проход для торговых судов шириной 500 метров между береговой линией и отмелью Миддель-Грунд.
На совещании у адмирала Паркера я предложил лично возглавить отряд из десяти линейных кораблей, пяти фрегатов и флотилии канонерских лодок, бомбардирских судов и брандеров. С этими силами я рассчитывал разгромить датчан и вывести их страну из нечестивого союза, направленного против Англии.
План же мой был таков. С попутным ветром я намеревался пройти Голландским фарватером, достигнуть южного конца Миддель-Грунда, дождаться там перемены ветра, после чего войти с юга в Королевский фарватер и атаковать датские корабли, форты и плавучие батареи. Остальные корабли нашей эскадры должны будут поддерживать мои действия, открыв с севера огонь по форту «Трекронор». Огонь по датским кораблям, фортам и батареям я собирался вести, стоя на якоре. Несмотря на значительное превосходство противника в артиллерии, я был уверен в победе. Ведь у меня в подчинении были английские матросы и офицеры, лучшие в мире военные моряки, которые не дрогнут ни перед кем.
Адмирал Паркер долго колебался, но в конце концов согласился с моим планом. Он даже расщедрился и добавил к тем десяти линейным кораблям, которые я попросил у него, еще два 50-пушечных корабля.
Пока же я проводил предварительную подготовку к сражению. Мои офицеры ночью тайком промерили Голландский фарватер и наметили путь движения по нему кораблей. Датчане накануне сняли буйки, которыми были обозначены границы фарватера, но не догадались организовать его охрану, и наши люди безо всяких помех набросали на карте путь, по которому мы вскоре двинемся в бой.
А пока я жду попутного ветра. Вполне возможно, что уже завтра я поведу свой отряд Голландским фарватером. На душе у меня было удивительно спокойно. Я ничуть не волновался в ожидании сражения, которое мною будет непременно выиграно. Ведь Англия – повелительница морей, а самый сильный флот в мире – британский!
19 (31) марта 1801 года. Санкт-Петербург.
Патрикеев Василий Васильевич,
журналист и историк
Становится все жарче и жарче. Как в прямом, так и в переносном смысле. Весеннее солнце греет все теплее, а приближение британской эскадры к Балтике вызывает у многих из великосветского бомонда легкую панику. Петербург – столица Российской империи, построенный волею Петра Великого на окраине государства, всегда выглядел заманчивой добычей для наших иностранных недругов. Сначала шведы, потом британцы и французы мечтали, прорвавшись в Финский залив, высадить своих солдат прямо на гранитных набережных Северной Пальмиры и отобедать в роскошных залах Зимнего дворца. Но Питер и был славен тем, что за все время своего существования на его мостовую так и не ступила нога захватчика.
Я на днях рассказал Павлу о событиях Великой Отечественной войны и о блокаде Ленинграда. Император, весьма удивленный тем, что невесть откуда взявшиеся «большевики» перенесли столицу в Москву и переименовали город, был потрясен эпической обороной Северной столицы от немецких войск.
– Василий Васильевич! – воскликнул он. – Да как такое могло произойти! Ведь немцы всегда были союзны нам!
Когда же я напомнил Павлу о Семилетней войне, о сражениях при Куннерсдорфе и Гросс-Егерсдорфе, император запыхтел от возмущения и сказал, что сражения с войсками боготворимого им короля Фридриха Великого не больше чем недоразумение, в котором правительство Елизаветы Петровны оказалось послушной игрушкой в руках австрийцев и французов.
– Вы же знаете, что мой отец, император Петр III, взойдя на престол, поспешил прекратить эту ненужную России войну и вернуть королю Пруссии все отвоеванные у него земли.
Я про себя подумал, что сие, в числе прочего, и стало причиной гибели императора Петра Федоровича. Но об этом я предпочёл промолчать, лишь добавив, что в конечном итоге часть Восточной Пруссии все же стала русской. И очень жаль, что Павел, будучи цесаревичем, отказался от всех прав на Гольштейн-Готторп. Город Киль и прилегающие к нему территории сейчас бы очень пригодились русскому флоту.
– Государь, земли, на которые Россия имеет права, не должны быть переданы кому-либо. Очень хорошо сказал ваш сын Николай, ставший в нашей истории императором после смерти старшего брата Александра: «Там, где раз поднят русский флаг, там он спускаться не должен»!
– Так и сказал?! – воскликнул Павел. – Ай да молодец! Я очень рад, что у меня растет такой умный сын!
– Было бы неплохо, чтобы он и в вашей истории стал императором, – сказал я. – С Александром все ясно – он человек, подверженный посторонним влияниям. В нашей истории Александр Павлович окажется втянутым в общеевропейскую войну, в ходе которой прольются реки русской крови, французы вторгнутся в Россию, сожгут и разорят Москву.
– А чем вам, Василий Васильевич, не нравится Константин? – спросил Павел. – Он смел, побывал в деле, повоевал в Италии и Швейцарии. Да и насчет постороннего влияния…
Тут Павел криво усмехнулся и покачал головой. Видимо, ему вспомнились некоторые весьма экстравагантные поступки, которыми уже успел прославиться его второй сын.
– Вот о том-то и речь, ваше императорское величество. Константин Павлович, несомненно, храбр и
