– Какого рода расследованиях?
– О боже, миссис Шаттлворт, вы, оказывается, на редкость любознательны! Может быть, нам следует заговорить зверей, на которых мы охотимся, до смерти? Элисон Дивайс родилась в семье потомственных ведьм; она сама мне призналась. Ее мать, бабушка, даже ее брат – все практикуют магию и колдовство всего в нескольких милях отсюда. Окрестные соседи обвиняют их в убийстве посредством колдовства одного арендатора из владений Шаттлворта. Потому-то я и подумал, что вашему мужу следует узнать об этом.
Он мотнул головой в сторону раскинувшихся перед нами зеленых холмов. Мы опять потеряли из виду Ричарда и Эдмунда со сворой гончих.
– Но откуда вы знаете, что она говорит правду? Зачем ей предавать своих родных? Должно быть, она понимает, чем это грозит ведьмам… неизбежной смертью.
– Разумеется, я знаю об этом не больше вас, – просто ответил Роджер, хотя я догадалась, что он чего-то недоговаривает.
При желании он мог использовать все свое могущество и многого добиться одними угрозами; я поняла это, видя, как он обходится с Кэтрин, его женой, но она относилась к достаточно спокойным натурам.
– И она заявила, что во всех убийствах виноваты ее родственнички, – заключил он.
– Они сами всех убивали?
– Несколько раз. Не пожелал бы я вам столкнуться на узкой дорожке с одним из Дивайсов. Но не бойтесь, дитя мое. Элисон Дивайс под надежной охраной, и уже завтра или послезавтра я допрошу всю ее семейку. И мне придется, безусловно, уведомить нашего короля. – Он тяжело вздохнул, словно считал это излишним затруднением. – Но я уверен, что ему будет приятно узнать такие новости.
– А вдруг они сбегут… как вы тогда найдете их?
– Не сбегут. Вы же знаете… у меня есть соглядатаи по всему Пендлу. Сложно утаить что-то от шерифа графства.
– Бывшего шерифа, – поддразнила я его. – А много ли ей лет? Той девушке с собакой?
– Она сама не знает, но я дал бы ей лет семнадцать.
– Так же, как мне. – Задумчиво помолчав, я решилась задать очередной вопрос: – Роджер, а вы доверяете Ричарду?
– Как самому себе. – Его кустистые брови поднялись. – Я доверил бы ему свою жизнь. Или то, что от нее осталось… увы, я уже стар, дети выросли, лучшие дни моей карьеры, как ни прискорбно, остались позади. А почему вы спросили об этом?
Я нащупала письмо доктора, спрятанное под костюмом для верховой езды, оно напоминало о себе с каждым моим вдохом, точно второе сердце.
– Да просто так.
Глава 3
Великий пост еще не закончился, и по-прежнему страдая от отсутствия нормального аппетита, я все-таки мечтала о кусочке тушеной говядины или о мягком ломтике соленого цыпленка. Роджер остался у нас на ужин и, потирая руки, взирал, как слуги выставляют на стол серебряные блюда со щукой и осетром. Я понимала, что мне не суждено пока даже попробовать их, хотя я и проголодалась за время нашей охотничьей вылазки, с которой нам, кстати, пришлось вернуться с пустыми руками из-за опустившегося на землю холодного тумана. Теперь он сгустился и за окнами нашей не успевшей прогреться столовой. Разломав хлеб на кусочки, я глотнула вина, раздумывая, когда же я смогу вновь съесть все, что положат мне на тарелку. Я не рассказывала слугам о моем положении, даже Саре, хотя она помогала мне одеваться, однако первыми обычно все узнают кухарки. Другие слуги могли заметить, как я подкармливаю Пака, давая ему кусочки со своей тарелки, но так я поступала с тех пор, когда он был еще щенком. Моя собака становилась все упитаннее, а я, казалось, усыхала. Ричард однажды заметил, что Пак питается едва ли не лучше всех в Ланкашире.
Когда мне стало невыносимо больше даже видеть рыбьи головы, я поднялась в свои покои отдохнуть. Под крышей дома, вдали от стука ножей и ложек по соусникам и тарелкам, царила тишина, уютно горел камин. Обычно я задергивала шторы, надеясь, что в полумраке головная боль пройдет быстрее, но сегодня я чувствовала себя слишком измученной и усталой, поэтому сразу же сбросила туфельки, улеглась на кровать и, положив руки на живот, устремила взгляд в окно. С утра произошло много интересных событий, но все они скрылись за мрачной туманной завесой, оставившей в моем сознании только письмо доктора. Полагаю, терзавший меня вопрос сводился к тому, кто выживет: я или наш ребенок, или оба, или никто? Если, по мнению лекаря, – а его мнение, несомненно, таково: ребенок созревает, как конский каштан в колючей зеленой скорлупе, то в итоге, созрев, он расколет меня. Больше всего на свете Ричард хотел наследника, и после прошлых неудач, возможно, на сей раз роды пройдут успешно… но ценой моей собственной жизни? После зачатия женщины вынашивают в себе не только жизнь, но и смерть, такова данность нашего женского бытия. Надеяться и молиться, что я не присоединюсь к усопшим, так же бессмысленно, как желать, чтобы трава стала синей.
– Неужели ты сможешь созреть и убить меня? – спросила я, устремив взгляд на свой едва округлившийся животик. – Или позволишь мне выжить? Давай мы постарается выжить вместе?
Должно быть, я уснула, потому что, проснувшись, обнаружила возле кровати кувшин молока. Моя мать обычно говорила, что лица у самых красивых девушек округлые и бархатисто-сливочные, подобно свежему молоку. По сравнению с ними мое лицо напоминало старый выцветший пергамент. Мне вспомнилась суета, устроенная матерью, когда Ричард впервые приехал в Бартон со своим дядей Лоренсом; не в силах успокоиться, она порхала вокруг меня, словно мотылек.
– Привлеките его внимание к вашим рукам, – тараторила она, – только не размахивайте ими, а держите изящно сложенными.
Ей не было нужды напоминать мне, что черты моего лица оставляют желать лучшего… я и сама это знала. И все-таки моя внешность не имела ни малейшего значения, мы обе знали, что моим главным достоинством было родовое имя и унаследованное благодаря ему богатство. Мать частенько говорила, что отец отличался особой прижимистостью, но когда я спрашивала, почему мы живем в холодном, продуваемом сквозняками доме и ютимся в одной спальне, она строго поджимала губы и отвечала, что старый дом лучше новых двух.
Ночью, после встречи с Ричардом, когда мы с матушкой уже улеглись спать, она спросила, понравился ли он мне.
– А это имеет значение? – раздраженно ответила я.
– Да, огромное значение для вашего счастья. Ведь вы проведете в его обществе всю свою жизнь.
«Он избавит меня от этой жалкой несчастной жизни, – подумала я, – при всем старании он не мог бы понравиться мне больше».
Мне вспомнилось его приятное молодое лицо и светло-серые глаза. В ушах его покачивались прекрасные серьги, и не менее красивые кольца поблескивали на руках, одну из
