– И не могли дождаться, когда избавитесь от меня, – уныло закончила я, – вы незамедлительно выдали меня замуж.
– Такое решение мы приняли вместе с вашим отцом, – покачав головой, сообщила она. – Ваш отец заболел, и мы нуждались в надежном защитнике, способном позаботиться о нас обеих. Когда господин Молине пришел к вашему отцу с предложением, он вынужден был принять его.
Я и не знала, что мое первое венчание организовал отец.
Мы посидели молча пару минут, разглядывая темные волосики на головке Ричарда, его розовые ушки, похожие на миниатюрные морские раковины. Мне уже не хватало его близости, и я грустно посмотрела на свои пустые, лежащие на коленях руки.
– В том доме я чувствовала себя очень несчастной, – призналась я, – все свое детство я целыми днями с ужасом думала о том, что завтра вы можете отослать меня к нему.
– Я не собиралась никуда отсылать вас.
– Но вы угрожали этим, если я дурно вела себя.
– Об этом я сожалею. Но я не собиралась так поступать. Вы не представляете, как трудно растить ребенка без отца. Да уж, в сердцах сболтнешь все, что угодно, ради минутного покоя.
– А вы знаете, что он… когда он пришел первый раз, он… – у меня предательски задрожал голос, – вы тогда ушли из комнаты…
Моя мать отвела взгляд. Ее глаза стали необычайно мрачными, и уголки рта опустились, хотя она продолжала машинально поглаживать и мягко покачивать ребенка. Прежде мне не приходилось видеть ее с младенцем на руках, казалось, он пробудил в ней какой-то древний материнский инстинкт, от щедрот которого мне в свое время ничего не досталось.
– Именно поэтому я аннулировала этот брак.
– Так вы знали? – Я изумленно посмотрела на нее.
– Когда я вернулась, то догадалась о том, что случилось. Он выглядел виноватым, как смертный грех, а ваше личико… – Впервые в жизни я видела, как глаза моей матери наполнились слезами. – Это только моя вина, – произнесла она дрожащим от волнения голосом, – я не знала, что делать, как исправить эту ошибку, ведь ваш отец уже ничего не мог посоветовать мне. Хотя одно я знала наверняка: никогда в жизни не смогу отдать вас этому человеку.
– А я думала, что брак аннулировали из-за того, что Ричард представлялся вам более выгодной партией.
Успокоившись, моя мать нехотя улыбнулась.
– А разве нет?
Я медленно откинулась на спинку кресла. В окна струился солнечный свет… начинался прекрасный день позднего лета.
– Я обрадовалась тому, что Ричард поселил свою любовницу именно там, ведь теперь мне больше не придется туда возвращаться.
– Я тоже ненавижу это место, – к моему удивлению, призналась моя мать, – никогда не чувствовала себя там спокойно. Я надеялась, что после вашей женитьбы, у меня будет другой дом, и так и случилось.
Благодаря Ричарду. Я не имела к этому отношения и вообще не интересовалась тогда желаниями своей матери.
– Отлично, теперь там есть новая госпожа. Джудит Торп из Бартона. Пусть живет там и радуется, если сможет.
Моя мать слегка подалась вперед.
– Уезжая оттуда, я забрала с собой все лучшее серебро.
Мы обменялись улыбками. Я собиралась спросить, кого же родила Джудит, сына или дочь, но передумала, решив, что ничего не хочу знать об этом. Слуги начали подавать обед, к нам присоединился Ричард, и мы перешли за стол, чтобы подкрепиться жареной говядиной и мясистыми лесными голубями, пропитавшимися соусом. По сравнению с пятимесячной давностью мой аппетит неузнаваемо изменился – теперь я могла одна съесть целого голубя.
– Проезжая через Падихам, – начиная обеденную беседу, произнесла моя мать, – я видела какую-то женщину в колодках, голову ее скрывал мешок с надписью «ведьма».
– Маргарет Пирсон, – откликнулся Ричард.
После посещения судебных заседаний он стал живо интересоваться событиями уходящего лета. У него даже появилась новые версии, объяснявшие поведение нашего старого друга, Томаса Листера: Дженнет Престон, вероятно, была любовницей его отца, и желая уберечь от лишних волнений свою слабую здоровьем мать, он захотел удалить бывшую служанку с глаз долой, чтобы навсегда забыть о ней. Либо же она узнала о нем нечто предосудительное, и он предпочел заткнуть ей рот, отправив на виселицу. Что до Роджера, то наши пути еще определенно могли пересечься, однако этот бывший мировой судья несколько запятнал свою репутацию в погоне за властью. Он показал, что готов пожертвовать жизнью людей ради комфортной отставки: людские души в обмен на щедрое вознаграждение от короля, и все только ради добавления нескольких заключительных дней славы к его блестящей карьере на судейском поприще. В северных дворянских кругах такое жестокое честолюбие считалось весьма гнусным, и двери многих особняков закрылись для него.
– Ей предстоит провести четыре рыночных дня в колодках, а потом вернуться в тюрьму, где она, вероятно, умрет, поскольку не сможет внести залог до окончания срока приговора, – пояснил Ричард.
– А почему ее не повесили? – спросила моя мать.
– Может, победили остатки здравого смысла? – Ричард пожал плечами. – Не знаю.
Моя мать вздрогнула.
– Мне говорили, что на казнь в Ланскастере собрались безумные толпы народа.
– Ничто не возбуждает живых больше, чем смерть, – изрекла я.
– А что случилось с той девушкой, Джилл? Или ее звали Алиса? Ее не арестовали?
Мы с Ричардом обменялись взглядами.
– Ее признали невиновной.
– Слава Богу, правда, разве это не замечательно? Я-то уж думала, что, обнаружив хоть одного виновного в этой компании, они осудят и всех остальных. Не сговаривались ли они убить Томаса Листера?
– Кто знает? – сказала я. – Не было никаких свидетелей, не считая малого ребенка. И не принимая в расчет признанной невиновной Алису.
– А как вы узнали?
Мои пальцы невольно нащупали под рукавом рубашки маленький шрам.
– На самом деле она лишь хотела помогать людям, – уклончиво ответила я.
– И где же она сейчас?
– Хотела бы знать.
– Она не сказала вам?
Я покачала головой.
– У нее есть родные?
Я вспомнила грязную лачугу, где спивался Джозеф Грей.
– Нет.
В этот момент из поставленной возле камина кроватки раздался детский плач. Няня обедала со слугами, а мои груди уже наполнились готовым пролиться молоком, поэтому я встала из-за стола и, подойдя к дубовой колыбели, подаренной мне матерью еще в начале первой беременности, склонилась к ребенку. Взяв его на руки, я осторожно выпрямилась и оказалась прямо напротив резных панелей над каминной полкой.
Прищурившись, я удивленно разглядывала их. Я не верила тому, что видели мои глаза. Рядом с инициалами Ричарда на панели, остававшейся пустой со времен строительства этого дома, была вырезана буква «А».
Я узнала бы ее в каком угодно виде, написанную множество раз дрожащей рукой учившегося писать человека. Но здесь она запечатлелась четко и ясно. Постояв в оцепенелом изумлении, я вдруг засмеялась.
– Флитвуд? В чем дело?
Я развернулась и, подняв Ричарда над головой, закружилась в радостном танце, пока мой муж и мать переглядывались с озадаченными
