Дезертир

неудобно. – Славные у вас имена. А я, говорят, Каша.

– Каша! – счастливо повторил бомж и облизнулся. – Каша – хорошо! Только живет недолго: ам! Ам! Но ты не бойся: у твоего имени жизнь короткая, а у тебя длинная. В беде не пропадешь.

– В какой еще беде? – поморщился Никита, медленно отступая.

– Идет беда! – Лысый подскочил и зашептал в самое ухо, обдавая вонью изо рта: – Беда близка, Зона от Червя устала, не хочет Червя… Хочет проверить его. Весь выгорит или, как я, угольком станет? Только Червь не тот человек, не тот…

Никита с трудом оторвал черные пальцы от воротника. Псих! И живой. Наверное, тут только психи и выживают.

– Ты ему не говори, – вдруг совершенно ровным голосом добавил Лысый. – Не надо человеку такого говорить.

– Была охота. Знаешь… Не нужна мне твоя зажигалка. Нечего мне ею зажигать.

Никита сунул бесполезный предмет бомжу в карман пальто, но тот оказался с дырой, и зажигалка тут же упала ему под ноги.

– Бери! – Лысый быстро поднял ее и протянул Никите. – Хорошая. Жак любил.

– Ну давай, давай… – Никита уже соображал, где бы помыть руки перед едой. – Все равно курить нечего.

– Я угощу!

Лысый из другого, целого кармана достал запечатанную пачку сигарет.

– Я нашел, – пояснил он. – Мне не надо. Кури.

– Спасибо!

Отношение Никиты, к Лысому резко изменилось. Стало даже немного стыдно. Поскольку заходить в дом к этим недружелюбным людям не хотелось, он распечатал пачку и закурил опять, чувствуя, как кружится голова после суток голодухи.

Сам-то откуда? – совсем по-армейски поинтересовался Никита у бомжа.

– Здесь живу, – твердо ответил тот. – Раньше было иначе… Но ничего не осталось.

– Лихо, – отметил Никита, присаживаясь на корточки у стены. – А я из…

– Молчи!

Лысый навис над ним, будто черная птица, раскинул руки. Лицо угрожающее, глазищи круглые, даже борода распушилась.

– Никогда не говори, кто и откуда! Лучше ври. Если тебе поверят, Зона всех твоих найдет, через них тебя найдет. Увидит и сожжет.

– Ладно, дед, ладно! – примирительно развел руками Никита. – Хорошо. Ты тоже на Червя работаешь?

– Кушаю, сплю, – повторил бомж, сразу сникнув. – Червь Кларе сказал, Дурню сказал. Можно мне.

Никита предложил старику сигарету, но тот не обратил на нее внимания. Сел рядом, прямо на землю, уставился на собственные рваные ботинки. На отставшем лоскуте видна краска: рамочка и полустертый номер. Сбоку два аккуратно обметанных разреза: так отмечали прорывы. Вытянув одну ногу, Никита сравнил обувь и окончательно убедился: прежде ботинки старика носил солдат российского контингента.

– Спецбатальонные! – хмуро сказал он. – Где взял?

– Ботиночки? – сразу понял Лысый. – С мертвого снял. Куда-то ходил, помню. Куда – не помню. Я подпалил свои сильно, кислотой. Жак смеялся. Ботиночки с мертвеца…

– Что ты врешь? Наши сюда не ходят. Старик почесал затылок, размышляя.

– Значит, мы к солдатам ходили. Не помню. Ничего почти не помню, и не надо мне. Хочешь ботиночки? Забирай.

– Нет уж, спасибо.

Никита зло покосился на бомжа. Надо же: мы к солдатам ходили! Значит, напали и убили? Но это невозможно, кордон – не граница казахстанская, не проскочишь. Врет старик.

– Много тут людей?

– Не знаю.

– А что знаешь?

– Беда идет, – повторил Лысый. – Но тебе не страшно, нет. Тебя Зона еще не видит.

– Зона, надо же… – сплюнул Никита. Почему-то рядом с бомжом он чувствовал себя сильнее и увереннее. Или это от сигарет голова кружится? – Страшная какая Зона. Я думал, тут люди вообще не живут. Живут, оказывается, деньги вон зарабатывают.

– Это не люди, это обломки.

Никита даже закашлялся, так неожиданно это прозвучало.

– Сам ты обломок!

– Я не обломок, меня Зона не ломала, а сразу сожгла. Жака выжгла дотла. Жак любил покурить.

– Француз, что ли?