Впечатлял и охотничий домик, напоминавший «Орлиное гнездо» из фильма «Кавказская пленница». Только вместо известной троицы его охранял сенбернар Джим да сторож-грек из местных. Под домом, окруженным увитыми плющом стенами из дикого камня, имелся обширный подвал, в который по линии Элеоноры Павловны регулярно доставлялись крымские марочные коньяки, дорогие вина с шампанским, а также всяческие деликатесы.
Вне службы мои «родители» общались только с подобными себе, составляя замкнутую касту, именуемую номенклатурой. В ней были только первые лица региона с женами, относящие себя к элите, а также приближенные. Остальные же считались людьми второго сорта и исполнителями.
А еще, как выяснилось, Нора имела любовника. Я узнал об этом совершенно случайно, услышав обрывок ее разговора по телефону, когда «папа» уехал в столицу на какую-то партийную сходку.
– …так что, котик, приезжай. Завтра в десять на наше место. Моего козла не будет целых три дня. Целую, – проворковала она и положила трубку.
И это для меня было не ново. В прежней жизни приходилось вести дела по двум партократам и лицезреть их «скромный» ареал обитания при проведении обысков, а также изучать в ходе следствия моральный облик бывших небожителей. Который оказался «не того». Чем страдали многие руководители. Тем не менее своего негативного отношения к старшим Волобуевым я никак не проявлял, внимал их наставлениям и был примерным «сыном». По известному в мире принципу Макиавелли – цель оправдывает средства. И единственным моим другом в среде избранных был уже упомянутый сенбернар, которому при встречах я говорил Есенинское: «Дай, Джим, на счастье лапу мне!» И тот шлепал ее в ладонь, блестя честными глазами.
К семнадцати годам я был довольно рослым парнем, с хорошо развитой мускулатурой и смуглый, поскольку предки были из сербов, и вскоре впал первородный грех. Пришло время. Искусительница явилась в образе московской подруги Норы. Ее звали Ольгой, и она регулярно навещала нас в курортный сезон с мужем, чиновником «Интуриста». Тот был вдвое старше своей жены, много ел, пил и подремывал на пляже под тентом в шезлонге. Супруга же предавалась активному отдыху. Ей было лет под тридцать, Ольга была жгучей брюнеткой с хорошей фигурой, а еще явно «слабой на передок», как говорят шахтеры. В чем-чем, а в этом я разбирался, поскольку в свое время ни один год работал с женской агентурой.
По утрам при встрече Ольга часто ерошила мне голову: «Привет, малыш!», а когда мы оставались одни в комнатах или в саду вроде как ненароком показывала стройное колено или часть полушарий груди в легком шелке японского кимоно, в котором она напоминала гейшу.
Срабатывал безусловный рефлекс – у меня кое-что напрягалось.
– Надо ее непременно приобщить, – профессионально советовал внутри чекист.
– Лучше посадить, за совращение младенцев, – недовольно бурчал прокурор.
– Да пошел ты! – цыкали на него шахтер с моряком. – Такие сиськи!
Короче, я пал, как когда-то библейский Адам. Окончательно и бесповоротно.
Одним летним вечером, которые так красивы на Форосе, когда солнце опускалось за горизонт, над ним алели облака и вдали белел парус, я сидел на подоконнике своей комнаты на втором этаже у открытого окна, листая справочник Брокгауза и Эфрона. Волобуевы с мужем Ольги уехали в Ялту на концерт Эдиты Пьехи, а Ольга, сославшись на мигрень, осталась. Так что в доме мы были одни, не считая «друга Джима». Сенбернар лежал на ковре, положив голову на лапы, вздыхая и грустно помигивая глазами (как известно, собаки этой породы склонны к меланхолии), а Ольга прогуливалась в саду, вдыхая запахи ночной фиалки и жасмина.
– Ау, Ник! Спустись на минуту сюда! – раздался оттуда ее голос. Продвинутая москвичка звала меня по-европейски «Ником».
– Щас! – отложив в сторону словарь, я спрыгнул с подоконника, после чего вместе с Джимом, который увязался вслед, мы спустились вниз, откуда вышли в легкую прохладу вечера.
Миновав небольшой фонтан с «писающим мальчиком» во дворе, мы прошли по тенистой аллее к центру сада, где в кронах трещали цикады, там, в беседке на скамейке у круглого стола, в живописной позе сидела Ольга и обмахивалась легким веером. Полы ее кимоно были распахнуты больше чем всегда при таких встречах, открывая часть загорелого округлого бедра, то же относилось и к пышному бюсту, который порывисто вздымался.
– Иди ко мне, малыш, – защелкнув веер, томно сказала Ольга, что я, сглотнув слюну, незамедлительно исполнил, присев рядом.
– Ближе, еще ближе, – скользнул с плеч расшитый цветами шелк, мою шею обвили руки, и мы слились в страстном поцелуе.
– Возьми меня, – на миг оторвавшись, прошептали ее губы.
Ну, я и взял. С учетом опыта прошлой жизни. В СССР, как известно, секса не было, зато с избытком имелось в постсоветской России. Дома, на работе и даже в политической жизни.
В следующее мгновение я вздел обнаженную искусительницу на руки (кимоно осталось на скамейке) брякнул упругой попой на стол, а ноги, раздвинув, забросил себе на плечи.
– З-з-з, – раздернул молнию летних шорт, и грехопадение началось.
Все по «Камасутре». Поза номер семь «зямба». Или вроде того. Их там не меряно и все с названиями. Ольга стонала на столе, я частил, как спринтер в забеге на короткие дистанции. В итоге, довольно быстро пришел к финишу.
– Что ж ты так? – тяжело дыша, разочарованно протянула партнерша. – Надо помедленнее и дольше. Начинай снова.
– Не вопрос, – утер я пот со лба, после чего снял ее со столешницы, развернул и упер в стол. По принципу избушки – к лесу передом, ко мне задом. Как это зовется по пособию брахманов не знаю, но у нас, русских, четко и понятно.
Замечание было учтено (неверная жена довольно ахала впереди), а я, обхватив ее за бедра, размеренно сопел сзади. Теперь дистанцию прошли минут за десять.
– Хорошо-то как, – затрепетав в конце, обернула ко мне порозовевшее лицо довольная Ольга. – Да ты, Ник, душка. А еще можешь?
– Могу, Петька, могу, – ответил я фразой из уже тогда известного анекдота.
После чего попросил обнять ее меня руками за шею (что было немедленно исполнено), подхватил под колени, и мы учинили еще одну Камасутру. Правда, минут на пять. Красотка была не особо тяжелой, но силы были на исходе.
– Все, спекся Буланчик, – сказал я, когда мы завершили цикл, усадив разморенную Ольгу на скамейку. В беседку вошел все это время наблюдавший за нами Джим, облизнулся, вернулся к рядом стоявшему церцису и задрал на ствол ногу.
Чуть позже мы все втроем купались в
