Абитуриентам факультета военной контрразведки полагалась самоподготовка, дабы освежить подзабытые за время «тягот и лишений» знания, а с нами вплотную занялись уставами и строевой, по принципу «чтобы служба не казалась раем». Обучал нас старший группы сержант Цаплин. Оказавшийся примерным командиром.
В шесть утра, после крика дневального «Подъем!» Цаплин выгонял всех «сынков» голых по пояс, в бриджах и сапогах на плац между щитовыми домиками, после чего учинял трехкилометровый кросс по аллеям объекта. При этом часть абитуриентов падала по пути назад, а другая тащила их под руки.
– Веселей, веселей, вашу мать! – басил рысящий сбоку сержант, а его друзья, отслужившее армию, весело гоготали. Смеялись над «шпаками»[6] и другие военные абитуриенты, сплошь крепкие и мускулистые, легко осиливающие кросс и дополнявшие его упражнениями на имевшихся в городке спортивных снарядах.
Потом все шли строем (военные с песнями) на завтрак к центральной части объекта, где находилась похожая на аквариум столовая, а рядом – несколько административных зданий. Потребив армейский паек (кашу-размазню, чай и хлеб с маслом), возвращались назад. Далее приехавшие из частей разводились в учебные классы, а мы маршировали на плац. Осваивать строевую науку. Там бдительные сержанты гоняли нас до седьмого пота, вопя «И раз, два, три», «Ножку, выше ножку, мля!», «Кру-гом, салаги!», а также другие, столь же убедительные, команды. Мне в этом плане по известным причинам было намного легче, а вот другим сынкам – нет. Многие стирали непривычные к сапогам ноги, путали правую ногу с левой, теряли вес и недавнюю самоуверенность. Как результат, человека три вскоре исчезли. Забрали родители. Остальные держались, натирали мозоли на ногах и понемногу мужали.
По вечерам кандидаты собирались в обширной курилке под соснами. Отслужившие срочную рассказывали о своих боевых подвигах, а мы с открытыми ртами внимали. Я тоже. Помня о правилах конспирации.
Старшины-моряки, в основном отслужившие по три года, повествуя о своих приключениях в океане, били себя в грудь, что у них вся корма в ракушках, пограничники рассказывали, что у них есть говорящие собаки, а десантники – что сейчас они прыгают с неба без парашютов. Мол, подготовка такая.
Спустя месяц начались экзамены. Принимали их здесь же, в учебных классах. Группа заслуженных преподавателей. Предметов было четыре: русский язык (сочинение), русская литература, история СССР плюс иностранный. Конкурс, как и следовало ожидать, был на уровне. Два десятка кандидатов на место. В результате многие «завалились», а счастливчики, в том числе и Волобуев, прошли. О чем был вывешен специальный, отпечатанный на машинке список. К чести ВКШ тех лет (теперь это Академия ФСБ), блат особой роли не играл. Под фанфары гремели не только абитуриенты из рабочего класса, но и такие же из элиты.
Далее на объект прибыл сам начальник Школы, генерал-полковник Никитченко со свитой. Поступивших выстроили на плацу, поздравили. И начались трудовые будни.
Будущие военные контрразведчики убыли в Москву для обустройства, а мы как не отдавшие дань Родине стали проходить курс молодого бойца. По полной программе военного Министерства обороны. Опять те же строевые занятия, плюс уставы: «Дисциплинарный», «Внутренний», «Гарнизонной и караульной службы»; изучение автомата Калашникова, а также приемов с ним и разное другое, что привычно вбивали нам в молодые головы преподаватели военной кафедры, рангом не ниже подполковника. В промежутках меж этим мы ходили строем и орали героические песни, а по вечерам стирали подворотнички, асидолили[7] звездные бляхи на ремнях и драили сапоги щетками с казенным гуталином.
Затем были стрельбы из автомата на полигоне ОМСДОН[8], куда нас вывозили на военных грузовиках. Палили от души, как говорят в войсках – «от забора до обеда». В системе КГБ были свои нормы.
В ратной учебе прошел месяц, наступил июль, курс молодого бойца шел к завершению. Постоянно находясь на плацу или «в поле», недавние школьники окрепли и загорели, став жилистыми и проворными. А еще, кто не умел, научился ругаться матом и курить. Что тоже входило в планы подготовки. Однако курс прошли не все. Один малый из соседней группы случайно стрельнул в преподавателя, посчитав того мишенью, а второму не нравились уставы и сапоги – и он написал рапорт с просьбой об отчислении.
Я же, отличаясь склонностью к авантюрным поступкам и приключениям, решил навестить в Москве Ольгу. Поговорить «о том, о сем», короче, кто служил в армии – понимает. А поскольку иллюзий в отношении моральных принципов строителя коммунизма больше не питал, тут же осуществил задуманное.
В ближайшую ночь после отбоя, когда уставшие сокурсники дрыхли на своих жестких койках, я переоделся под одеялом в спортивный костюм с кедами, вылез в открытое окно спальни в треск сверчков под ночным небом и прокрался к трехметровому ограждению. Со стороны жилого городка его периметр не охранялся, чего нельзя было сказать об остальной территории объекта. Там в разных местах бдили вооруженные бойцы взвода охраны, передвигался незримый патруль, а в подземном тире, спутав время суток, оттачивали боевое мастерство прибывшие на сборы офицеры КУОС. Из которых спустя четыре года будет сформирована знаменитая «Альфа».
У ограждения я выглянул из травы, огляделся, потом кошкой вскарабкался на забор, спрыгнул на другую сторону и только пятки засверкали. Маршрут был знаком еще по первому поступлению. Тогда мы сбежали в самоход[9] втроем: Серега Токарь, Юра Свергун и ваш покорный слуга. Все трое в той жизни покойники. А сейчас вновь рожденный рысил (вдох-выдох) по тропинке светлеющего березняка в сторону недалеких огней Балашихи. Она привела меня к ярко освещенной городской танцплощадке, на которой под шейк радостно вихлялась молодежь, а еще через пару сотен метров – к телефонной будке и стоянке такси. Все было как тогда. Ничего не изменилось.
– Так, щас, – часто дыша, я достал из кармана листок с московским номером Ольги.
После набора в трубке раздались длинные гудки, а потом – ее голос: «Хелло, вас слушают».
– Это Никита из Крыма, привет! – воодушевился я. – Тебе привет от мамули!
– О! Малыш! – рассмеялись на другом конце провода. – Ты в Москве? Рада тебя слышать.
– В Балашихе, – осматриваясь на всякий случай по сторонам, пробубнил я. – Служу тут. Сейчас типа в увольнении.
– Так приезжай в гости, я одна, – нежно пропела Ольга.
– Можно, – сглотнул я слюну. – Давай адрес.
– Улица Горького девятнадцать, квартира пятьдесят шесть. Это в районе станции метро «Пушкинская».
– Понял, – кивнул я. – Жди, лечу. – И, брякнув трубку на рычаг, поспешил к стоянке.
Там стояли несколько такси с зелеными огоньками.
– Куда едем, спортсмэн? – высунулся из окна ближайшего усатый дядька.
– В Москву, – ответил я.
– Садись.
Обежав машину, я открыл дверь, уселся с ним рядом и назвал адрес.
Мы выехали со стоянки, затикал счетчик, а потом дядька врубил радиоприемник. «Besame, besame
