Я коротко кивнула, молча наблюдая, как Джит дает указания лакею отнести дорожный сундук на третий этаж. Сама же я осталась стоять на месте, ноги будто приросли к полу, окаменели, не давая сделать шаг к дверям. Для меня этот переезд значил гораздо больше, чем простая смена комнаты. К горлу подкатывала тошнота, голова кружилась, я не удержалась, уселась прямо на затертый паркет и разрыдалась. Плечи подрагивали, рвущиеся из груди всхлипы душили. Я захлебывалась слезами, размазывая их рукавами платья по щекам.
Неожиданно теплая ладонь опустилась на плечо. Я подняла взгляд на Джит и моргнула, выпуская из глаз мутную соленую влагу.
– Ну-ну, хватит, будет вам, леди, не плачьте.
– Он… он… я не хочу туда идти, – шептала я. – Я думала: смогу, смирюсь, но сейчас поняла, что просто не выдержу.
– Такая наша доля женская, вытерпите, все терпят. А думаете, легко девушкам, которых замуж насильно выдают? Так же тоскливо и горько. Да, не по-людски, без венчания, но мужчина у вас будет молод и хорош собой. Это вначале кажется, что стыдно, а потом привыкнете. Я знаю, что говорю, такие, как вы, с виду хрупкие, тоненькие, словно прутик ивы, ветер гнет вас к земле, да не ломает.
Я заплакала еще сильнее, а служанка опустилась рядом со мной на колени и обняла. Я спрятала лицо на ее груди, зарываясь в добротную шерстяную ткань форменного платья, на котором проступали мокрые пятна. Сухая костлявая ладонь терпеливо гладила меня по волосам, тихий голос шептал слова успокоения. Так, возможно, поступила бы моя мать, если бы была рядом: приласкала, оберегла от всех невзгод. Но сейчас я одна, и нет рядом человека, способного защитить, указать правильный путь.
Наконец выплакав все свои обиды, покачиваясь, я поднялась на ноги.
– Жду вас наверху, миледи, – сказала Джит, вытирая передником мои слезы. – Не грустите, все будет хорошо.
– Да, сейчас поднимусь, – кивнула я.
– А эту шкатулку здесь оставите?
Я встрепенулась, увидев в руках служанки резную деревянную коробку.
– Совсем забыла о ней, – проговорила я. Первым моим порывом было бросить щедрое отцовское наследство, но я все же не нашла в себе силы отказаться от последней памяти. – Еще не решила.
– Тогда я поставлю на постель.
Джит вышла, а я подошла к шкатулке и распахнула ее. Ничего не изменилось, на черном бархате все так же сиротливо лежал высохший цветок. Я внимательно всмотрелась в потерявший краски, совершенно серый бутон, а в голове появилась неожиданная мысль.
А что, если я покажу его тому милому старичку из зимнего сада? Возможно, садовник прольет свет хотя бы на название цветка, и тогда мне станет более понятен смысл такого поступка отца. Если, конечно, в этом вообще есть смысл. Нет, отец не мог так жестоко посмеяться надо мной, он подарил мне Вейна, а если и не проявлял излишней щедрости, то никогда не отказывал в необходимых тратах. Я всегда была накормлена, одета и жила в тепле. Тут явно что-то не так.
Завернув шкатулку в свой платок, я зажала ее под мышкой и, выйдя в коридор, пошла не к ступеням, ведущим на третий этаж, а влево, где в темном углу притаился закуток с узкой винтовой лестницей.
Сердце колотилось часто-часто, руки от волнения подрагивали, но я упрямо пробиралась наверх, туда, где воздух с каждым вздохом становился теплее, туда, где нос начинала щекотать карусель ароматов, а взор ласкало солнце, нагревавшее стеклянный купол крыши.
Я тронула потайную дверцу, которая тут же распахнулась, впуская меня в маленькое лето. Садовник, сгорбившись, тащил тяжелую флягу с водой, но, увидев меня, тут же одарил улыбкой, которая преобразила усыпанное глубокими морщинами изможденное лицо.
– Добрый день, – пробормотала я, не решаясь идти дальше. Я не знала, как он воспримет меня в свете последних событий, но доброжелательный настрой, с которым меня встретили, давал шанс на разговор.
– Леди Лорейн, – поклонился старик.
– Вы знаете, как меня зовут, – погрустнела я.
– Я редко выхожу за пределы сада. Но, признаюсь, даже до меня дошли некоторые слухи. Не поможете мне?
– Конечно, – тут же отозвалась я, обрадованная перемене темы беседы, и схватилась за ручку фляги с другой стороны. Вместе мы донесли ее до стены и поставили рядом с мешками земли.
– Сейчас добыть почву стало труднее, чем изумруды в шахте. – Садовник вытер серым от грязи платком лоб и закатал рукава, готовясь заняться поливкой.
– А вы так и не назвали своего имени, – напомнила я, наблюдая, как он наливает ковшом воду в деревянную лейку.
– Правда? Это все старость, леди, – хмыкнул старик. – Меня зовут Нилс.
Я расправила юбки и изящно поклонилась.
– Приятно познакомиться, господин Нилс.
– Ну что вы, леди, я не достоин таких почестей, – смутился старик. – Это ведь я должен стоять перед вами на коленях, да проклятый артрит не позволяет даже толком согнуться. Надо бы уже уходить на покой, да сад оставить не на кого, прошлый год я сильно приболел, так девки так залили растения, что некоторые погибли. Вот несчастье было.
– Вам нужен помощник, – подсказала я.
– Да есть один паренек на примете, – отозвался Нилс. – Захаживал ко мне, пока мальцом был. Кузнецов сын, смышленый мальчуган. А как его старший брат помер, так отец нагрузил работой в кузне, хочет дела передать. Какие уж тут цветочки, несолидно.
– Нилс, у меня к вам дело, – заявила я, показывая шкатулку.
– Ну-ка, ну-ка… – Старик подошел ко мне и стал внимательно разглядывать содержимое. – Как он к вам попал?
– Мне оставил его отец, – призналась я. – Возможно, это связано с воспоминаниями, память детства, когда Эллария была еще прежней. Вы когда-нибудь видели такой раньше?
– Довелось, – отозвался Нилс, он разволновался, обошел куст с розами и присел на скамейку. – Всего один раз, в Аманэль.
– В покоренной стране?
Я нахмурилась и подошла к старику, который, казалось, хотел убежать от меня или от того, что я держала в руках.
– Этот цветок был карминно-красный, подобно вашим волосам, и сиял, отражая солнечные лучи. Солдаты, не видавшие
