Ровэн поднял брови:
– Мы с вами, мессир? Или все Безликие?
– Берите выше, Ровэн: все население Множества Миров.
Вампир вздрогнул:
– Неужели Трансформа?
– Очень похоже. Но чтобы убедиться в этом окончательно, я намерен дать вам два задания.
Безликий ненадолго замолчал, а вампир терпеливо ждал продолжения.
– Вам приходилось бывать в окраинных мирах, Ровэн?
– Пока Создатель миловал.
Синий хмыкнул:
– Ну так вот, миловать он перестал. Придется вам туда отправиться.
– Куда именно, мессир?
– Сразу в четырех окраинных мирах зафиксированы странные энергетические возмущения. Речь о Нигоне, Дэйторе, Марвалле и Краллене. В принципе безразлично, куда именно отправляться для выяснения природы возмущений, ибо, полагаю, во всех четырех местах происходит примерно одно и то же. Хотя последний лучше исключить.
– Почему?
– Тому есть несколько причин. Во-первых, оттуда шел наиболее сильный сигнал, поэтому есть основания предполагать, что и риск там максимален. А мне бы не хотелось на столь раннем этапе терять такого ценного помощника, как вы, Ровэн.
– Благодарю, мессир, в этом я с вами абсолютно солидарен.
– Во-вторых, туда наверняка отправят своих наблюдателей мои собратья по ордену. Не вижу смысла их дублировать…
– Есть и «в-третьих»? – рискнул спросить Ровэн, почувствовав недосказанность.
– У меня ощущение, что сведения о происходящем там я все равно скоро получу, причем чуть ли не из первых рук.
– Понял, мессир. Мне отправляться немедленно?
– Сразу же после того, как выполните другое мое задание – куда более простое.
– Я вас внимательно слушаю.
– Ваш подопечный еще жив?
– Вы о Кирилле Сотникове?
– Разумеется.
– Жив и, насколько я знаю, здоров.
– Очень хорошо. Думаю, пришло время пообщаться с ним по душам. Доставьте его сюда, Ровэн.
– Именно сюда?
– Нет, в обычную приемную для наблюдателей.
– Можно ли узнать зачем, мессир?
– Не торопитесь, Ровэн, скоро все поймете. Думаю, вам и Селене имеет смысл присутствовать при нашем с ним разговоре.
– Мне отыскать и ее? – осведомился вампир.
– Нет, благодарю. Я сам это сделаю. – Безликий снова отвернулся к пропасти. – Не смею вас больше задерживать.
Глава 2
Буря приближается
Пандемониум. Санкт-Петербург
Александра Волкова накрыло очередной волной того, что он называл черной меланхолией. Сколько можно, в конце-то концов?! В который уж раз его вот так бросают, резко, без объяснения причин? Шестой? Седьмой? И всегда одно и то же: бегающий взгляд, избитое и банальное «дело не в тебе», «у нас просто не получается», «я старалась, но…». Складывалось ощущение, что над ним довлеет какой-то злой рок. Чего, ну чего этим девушкам не хватает? Ведь вроде нормальный парень: не зануда, не урод, не трус. Двадцать пять лет, а ни одного долгого романа, зато приличный список вот таких разрывов. Только все начинает развиваться хорошо, как вдруг… Тут и закоренелый материалист в проклятия или порчу поверит.
Впрочем, откуда им, закоренелым материалистам, взяться в Пандемониуме – безумном мире, где возможно буквально все? Да и у самого Александра в прошлом было такое… Он не слишком хорошо помнил ту странную и страшную историю, что омрачила его детство: охоту за его семьей какой-то секты и наемных адептов, ранение матери и брата, впавшего в кому отца, похищение его самого и спасение благодаря вмешательству какой-то женщины, причем, как ему говорили, принадлежащей к расе инферов. Все эти воспоминания словно терялись в тумане. Тоже, кстати, странно: ему тогда уже пять лет было – вполне сознательный возраст. Мог бы и получше запомнить. Но в его памяти остались лишь обрывки, с трудом увязывающиеся в одно целое, к тому же с большим количеством белых пятен. А вот чувство страха, постоянно сопровождавшее его тогда, сохранилось. Оно и сейчас возвращалось всякий раз, как Волков касался памятью тех событий. Правда, с детства с ним ничего подобного не происходило, но вокруг все равно был мир, где правила бал магия, а потому никакие версии не следовало отметать с ходу как несуразные.
Сейчас в нем ни злости не было, ни какой-то особой горечи даже. Только усталость – расставания эти уже в какую-то рутину превращались, и привычка гасила эмоции. Однако привычка привычкой, но притупившаяся острота эмоций компенсировалась общим фоном, который с каждым разом делался все более мрачным. А мысли, что дергаться бесполезно и все в его жизни вот так и будет продолжаться, делались все настойчивее. В общем, черная меланхолия, от которой до депрессии полшага.
С одной стороны, Пандемониум предоставлял широкий спектр возможностей, чтобы справляться с подобным, – от бесчисленных видов алкоголя, эллезарской дурман-травы и самых экзотических развлечений до инферских кулонов с ду́хами-утешителями. Первое он пробовал еще в студенческие годы и выработал в себе стойкое отвращение к любым видам снадобий, дурманящих сознание. Что же до остального, стоило оно очень приличных денег, и далеко не всякий мог себе это позволить.
Сашу Волкова с юности манила самостоятельная взрослая жизнь, когда никто не трясется над ним, не говорит ему поминутно о необходимости быть внимательным и осторожным и не норовит на каждом шагу подстелить соломку. Да, у родителей были причины – они, в отличие от Саши, хорошо помнили те события с сектой, но надо же и меру знать! Сначала было студенческое общежитие, а затем съемная квартира. Стремясь ни в чем не зависеть от родителей, Саша совсем не брал у них денег, устроился параллельно учебе на вечернюю работу и обеспечивал себя сам. На жизнь хватало, но не более того – особые способы борьбы с депрессией лежали за пределами его возможностей. Но теперь о том, чтобы просить денег у отца, Саша не хотел даже думать. Слишком много сил и нервов было вложено в его локальную войну за независимость, чтобы вот так просто отказаться от своих завоеваний.
Он нашел для себя другую отдушину – искусство. С детства Саша хорошо рисовал. С годами его талант развился и расцвел. Так что когда ему было плохо, он садился за мольберт. Картины его были весьма неплохи и уже заметно переросли уровень творчества для внутреннего употребления, вот только общественного признания его талант так и не получил. Волков был, что называется, широко известен в узких кругах.
Просто в Пандемониуме по сравнению со старой Землей положение художников существенно осложнилось. Нет, спрос на изобразительное искусство не упал, просто конкуренция выросла. Местные живописцы уступали мастерам кисти из Вечнолесья и Эллезара. Правда, расценки у последних были безумно высокие, а потому представители этих миров сформировали топ-уровень. Их произведения висели в крупнейших музеях мира. Приобрести же картины эльфийских и эллезарских мастеров могли себе позволить только самые богатые коллекционеры Пандемониума. Ну а толстосумы рангом пониже ориентировались на местных признанных художников.
Когда же дело доходило до среднего класса, который в основном и являлся потребителем работ живописцев уровня Александра, то он ударялся в экзотику – произведения моррэйских и амфалийских художников.
А та часть среднего класса, для которой картины были не столько самоценными произведениями искусства, сколько элементами интерьера, просто сменила направление своего интереса, благо недостатка в предложениях в Пандемониуме не наблюдалось: экзотические растения из Амфала и Стилфа, эллезарские и дунарские светильники, различные
