Пару секунд в трубке висела тишина.
— Слава Богу. Нельзя так говорить, но… Черт, как же я рада.
Я понимала Инге. Лучше вернуться домой подстреленным и хромым, чем в цинковом гробу.
По сути мне больше было незачем оставаться в госпитале. Ничто не держало меня здесь. В один из дней мне снова принесли спутниковый телефон, и снова звонил Шеффилд.
— Детка, это просто бомба! — заорал он в трубку так, что у меня заложило уши. — Охренительно круто! Я только что получил материал. Ты вообще в курсе, что момент взрыва попал в кадр?! О, крошка… крошка… Ты – моя лучшая инвестиция. Уж прости, что налетел на тебя, ну сама понимаешь. Давай, собирайся и приезжай в Нью-Йорк, свожу тебя в “Sixty Five” [1] и еще шмотками побалую. А потом рванем куда-нибудь вместе. Надо же набраться сил перед следующей командировкой. Кстати, что думаешь насчет Гавайев?
Я слушала его, но не слышала. Майкл все тараторил и тараторил, кричал что про званый ужин в «Ритце» [2], платье от Донны Каран, и слова сливались в нестройный гул.
— Я показал материал ребятам из CNN, — продолжил он. — Они в восторге. Киса, ты понимаешь, какой куш сорвала?
— Шик и блеск, — безразлично ответила я, глядя в окно. Мысли были заняты совсем другим.
— Ладно, ладно, — засмеялся он, — ты, видать, еще в шоке, поэтому еще раз говорю: задницу в руки и ко мне. Будем пировать и пожинать плоды.
Рано или поздно мы получаем то, что хотим. И то, что заслуживаем. Вселенная не глуха, и она не дура: страстно желаемое порой становится проклятием. «Ты вожделела этого? Ну, так, бери. Вот же оно. Только потом не жалуйся».
Я хотела успеха, денег (желательно легких) и ради этого, недолго думая, раздвинула ноги. Я сорвала джек-пот на смерти Махади. Играла на чувствах Брайана лишь потому, что это было ВЫГОДНО. И в Сирию поехала не за тем, чтобы увидеть Алекса (Бог свидетель, я уже давно поняла, что все кончено). Нет. Я хотела сделать громкий материал и получила его. Правда, Алекс едва не заплатил за это жизнью.
А что же дальше? Шеффилд мог дать мне многое, но что придется отдать взамен, и в кого я превращусь после этого? «В его лучшую инвестицию», услужливо подсказал внутренний голос, карманную собачку, которая будет смотреть ему в рот, есть с руки и прыгать на задних лапках по команде. Как-то не вязалось все это со «свободной журналистикой», о которой я так отчаянно грезила.
Утром, после завтрака я как обычно направилась в его палату, но зайти не успела – остановилась возле приоткрытой двери – Алекс говорил с кем-то по телефону. Мне потребовалось несколько секунд, что понять – на том конце была Инге. До этого я никогда не слышала их разговоры: Алекс никогда не звонил ей при мне, а сама она, видимо чувствуя, что не играет в его жизни такую уж важную роль, редко выходила на связь. Видимо, не хотела навязываться.
— Все уже нормально. Думаю, еще недели три и меня отпустят домой. Скоро вернусь к вам.
«К вам». Не требовалось быть гением дедукции, чтобы понять, кого он имел в виду – Инге и их пока еще не рожденного малыша. Я по-прежнему стояла в коридоре, наблюдая за ним, с удивлением и даже каким-то ошеломлением понимая, что не чувствую ни ревности, ни злости. Лицо Алекса было таким спокойным и умиротворенным – совсем не так, как со мной. Когда он смотрел на меня, я видела в его глазах огонь, пляшущих чертей и… страсть. И в моих собственных отражалось то же.
Мы тянулись друг к другу, как притягиваются магнит и железо, но это никогда не было любовью. Во всяком случае, не той, что возникает между мужчиной и женщиной. В нашу первую встречу я была потеряна и одинока, в моей жизни царили разброд и шатание, и Алекс стал тем, за кого можно зацепиться, тем, кто давал ощущение безопасности. Плюс ко всему, я любила нарушать правила: наши отношения были запретными, и это подстегивало, возбуждало. Но только сейчас я поняла, что никогда не любила его по-настоящему.
Не будь в его жизни меня, он бы уже давно стоял на твердой почве, и Инге сейчас, кажется, могла дать ему это. С ней он был спокоен, уверен в будущем и твердо знал, что делать. Мы могли бы и дальше оставаться любовниками, но что потом? Три искалеченные жизни и ни за что похороненные мечты? Этого ты хочешь для себя и него, Тэсса?
Алекс положил трубку и повернулся к двери, но за миг до этого я уже скрылась в коридоре.
***
«…Некоторые вещи уходят безвозвратно. Принять это нелегко, но можно постараться. Нужно уметь отпускать людей. Отпускать хотя бы потому, чтобы сохранить в сердце то лучшее, что было, что объединяет нас. Чтобы запомнить друг друга такими, какими мы однажды (как думали) полюбили друг друга. И я хочу помнить тебя таким. Я хочу помнить тебя двадцатилетним мальчишкой, который спас меня от глупости на пьяной вечеринке; мальчишкой, с которым я гуляла по Зальцбургу, шлепая босыми ногами по нагретой брусчатке; мальчишкой, с которым шла через бесконечное кукурузное поле, после того, как десяти минутами ранее чудом избежала смерти; мальчишкой, которого целовала втихаря на балконе, пока ночь нас чернильно-синим покрывалом с россыпью звезд. Да, я хочу помнить тебя таким. И чтобы ты помнил меня такой.
Я не прощаюсь, нет – ты часть меня моей жизни, моя кровь, и я не смогу вырвать тебя из себя, даже если очень захочу. Но я и не хочу.
Надеюсь, ты простишь меня за то, что я говорю тебе это, в письме, но я уверена, так будет лучше. Я уезжаю. Не в Нью-Йорк, и даже не в Америку. Мне нужно время и спокойное место, чтобы все как следует обдумать и решить, что делать дальше. Сейчас мы расстаемся, но если тебе будет нужно что-то – дай знать и, будь уверен, я не оставлю тебя.
Тэсса».
Все на свете имеет свое начало и свой конец. Важно не проглядеть его, завершить вовремя – уйти со сцены, пока тебе аплодируют. Я не хотела становиться для Алекса обузой и, тем более, ломать свою жизнь. И, конечно, свою.
У меня были накоплены кое-какие деньги: не огромная сумма, но достаточная, чтобы взять тайм-аут и разобраться в себе. Уже по дороге в аэропорт я знала, что не вернусь ни
