С бутылкой в руках Рассел не видел дальше метра. Зал кружился в глазах, мало воздуха. Отпил пару глотков продолжал танцевать перед Эдвардом.
— Дружище, чё не танцуешь? Ведь все танцуют. Всем весело. А ты вообще выпил ли? — Не связанно промолвил Рассел.
— Что? Я не слышу! — Перед ухом рявкнул Эдд.
— Я говорю! Что не танцуешь?
— Не хочу! Нет настроения! Сегодня не мой день! И я трезвый!
— Ну так, это самое, выпей! — Протянул Рассел почти пустую бутылку.
— Нет! Не хочу!
— Ещё друг называется!
— Что?! Пойдём выйдем!
Стёкла на машинах покрывались коркой льда; сильно морозило. На углу здания мёрзли два друга. Эдд понимал: разговаривать с таким Расселом бесполезно, ничего не понимает, пьяно улыбается.
— Ты что-то про друга сказал? — Повторил Эдд на улице.
— Ага, друг бы выпил с другом. И напился бы вместе и, это самое, не бросил бы одного, пьющего в одиночку.
— Я же тебе говорил, что сегодня я не могу пить, я отцу в глаза сказал: не буду сегодня пить. Меня мама в прошлый раз спалила, и до сих пор не простила, наверное, а ты мне тут говоришь про дружбу?
— Да, говорю! Ты всегда меня этим упрекал, это самое: друг никогда не бросит, друг прейдёт на помощь, будет рядом. Вечно мне такое говоришь! А ты сам задумывался обо мне? Какого мне на самом деле! Ии почему я должен вечно выполнять это всё? Вот, «друг», где ты был, когда Хантер поспорил со мной на бабки, что я не выпью полторашку. Вот она, дружба-то.
— Да пошёл ты! — Уходя, Эдд плечом задел Рассела, тот чуть не упал на спину.
У Рассела засветилась мысль в голове о скучающей дома Нине. Она и вправду скучала, это нравилось, не тревожило. Она решала заданные на каникулы примеры по алгебре; всё никак не могла уснуть, бессонница не отпускала всю неделю. «Ты почему не спишь? Уже поздно» — приговаривала мама Нины. Та продолжала сидеть, перейдя на рисование. Рука выводила узоры, пририсовывала острые кончики похожие на шипы. Играл телефон, с незнакомым номером, на столе, Нина нажала, выключила звук. Смотрит, не припоминает чей номер, думала ответить, но так поздно и к тому, кто может звонить ей в такое время. Долго звонил номер, в итоге решила ответить.
— Ал-ло. — Заикнулись в трубке.
— А, это кто? — Тревожно спросила Нина.
— Ты меня, это самое, не узнала? Я думал ты сохранила мой номер, хотя б в дружеских целях.
— Я не понимаю кто это, и вас плохо слышно.
— Я говорю, это Рассел!
— Рассел? Тебе чего? — Последний вопрос Нина сказала с отвращением.
— Мы тогда расстались очень плохо на мосту, помнишь? И я хотел позвать тебя прогуляться, поговорить с тобой. Когда Диана сказала мне про тебя и когда я увидел, как ты стоишь перед окном в тот день. Я понял, что мы не можем быть просто друзьями. Я знаю, ты возможно чувствовала ко мне совершенно другие чувства, что я к тебе, но… я чувствовал нечто… нечто такое, я никогда более не чувствовал. Я хотел быть только с тобой, хотел говорить с тобой, хотел обнять тебя и никогда не отпускать…
— Рассел, — перебила Нина, — ты в порядке? Где ты сейчас?
— Мне хорошо, как никогда, поверь, сегодня такой хороший день и-и-и я хотел бы что б ты была сейчас рядом со мной.
— Что? Я не поняла, где ты сейчас?
— Я в «Раю». Приходи, я хочу, что б ты была рядом и всё. Мне тебя не хватает. — Отключил звонок, оставил Нину в недоумении.
Это взрыв мозга, такое ещё не происходило в жизни Нины. На часах 00:11 и куда идти в такое время? А Рассел говорил правду. «Говорят, пьяные люди, дети и люди в гневе самые честные. Но пьяный может поменять мнение сотню раз, только помани к себе, но основная мысль будет присутствовать всегда. Проще всего с детьми они не задумываются ни о чём возвышенном, только могут говорить первое на уме, а это часто бывает правдой; не путайте с фантазиями ребёнка, он может взять за правду любую ложь. Человек в гневе скажет в лицо, но правду ли? Он выскажет только своё мнение о человеке и никакое другое».
Одевала Нина пальто, не могла не натягивать тёмные штаны, руки действовали сами по себе, вдали от головы, протягивая другую руку к свитеру. «Зачем, зачем, куда я пойду? И по голосу он сильно пьян, вдруг он мне наврал? Зачем, зачем». Прошла к прихожей, не включая свет аккуратно закрыла дверь; у родителей в комнате громко говорил телевизор.
Холод проникал во все нервные окончания, идя по краю заснеженной дороги, она не могла поверить, что идёт на встречу сумасшествию, к Расселу. Казалось всё большим сном. Мимо проходили люди, оглядывали маленькую девочку — Нину. Ей стыдно, самую малость, но в то же время гордо, за свою смелость пойти к Расселу в такое время. Предполагала: Рассел и двух слов сейчас связать не сможет, говорить с ним бесполезно, ведь шла и идёт… «Зачем? Почему? Это называется надеждой. Нина верила Расселу, надеялась, он признается ей во всех чувствах и тогда хотела услышать признания вживую».
Рассел держал в одной руке полторашку, давно выпитую, другой рукой подпирал валившуюся голову, сидел на первой ступеньке снизу у входа в «Рай». Улыбался в ожидании Нины. Изредка проезжали машины, ослепляли давно сонные глаза. Не видел дальше чем на три метра вперёд, лишь мутный вид. Такое бывает редко, но его сердце в миг сделало острый толчок, вздрогнул, подняв голову. Среди машин у самого краю стояла девочка, осторожно разглядывала Рассела и боялась подходить к нему. «Пришла» — влилось ему в мозг. При каждом шаге его шатало из стороны в сторону.
Схватил Нину за плечи, смотрел в тёмное лицо, ничего не видел, вспоминал её очертания. Она стояла спокойно.
— Эта… это самое, ты пришла? Я думал не придёшь. А ты умница пришла.
— Слушай, ты хотел мне что-то сказать? Ты по телефону так красноречив был, так всё высказал,
