— Я бы предпочла, чтобы ты называл меня просто тетушкой, — возразила Кэролайн, — а то звучит так, будто мне уже пора обзаводиться креслом-каталкой и слуховой трубкой!
Гарри рассмеялся:
— Ну конечно же, к вам это совершенно не относится, дорогая тетушка Кэролайн, — он наклонился и чмокнул ее в щеку. — Так что вы думаете о моем мальчике? Красавец — весь в папу, не правда ли?
— И такой же неугомонный, — продолжила Рейчел, подходя к матери. — По правде сказать, Генри ведет себя так, будто он единственный человек на свете, которому посчастливилось стать отцом.
Эти двое обменялась взглядом, что так знаком был Демельзе — они с Россом часто смотрели так друг на друга. В нем читались доверие и нежность. Она знала — это то особенное, наполняющее счастьем, что таится в ее душе, и теперь у ее сына и невестки тоже это есть.
— А где тут моя маленькая Шарлотта?
Крошечный, обернутый кружевами сверток пробудился и во весь голос выразил свое неодобрение существующим положением дел.
— Что ж, определенно у нее здоровые легкие, — засмеялась Харриет.
— Ох, прости, дорогая, — с тревогой произнесла Ноэль. — Она капризничает с тех пор, как мы вернулись из церкви.
— Не волнуйся. — Демельза ободряюще улыбнулась. — Я тебе вот что скажу — давай унесем ее внутрь. Там прохладнее и тише. Дай-ка ее мне на минутку.
Как только крошка оказалась в руках Демельзы, так сразу и успокоилась. Глаза Ноэль округлились от удивления, в них читалась некоторая обида.
— Как это у тебя получается?
— Многолетний опыт, — ответила Демельза. — Шестеро младших братьев, пятеро своих детей, четыре внука, а также множество соседских ребятишек из окрестных деревень.
Они вошли через боковую дверь дома и очутились в старой гостиной — большинство приглашенных будут находиться в новом крыле, если им вообще захочется заходить внутрь. Сквозь окно солнце мягко освещало немного потертую, но такую родную мебель.
Демельза устроилась в кресле-качалке, держа малютку на коленях — по правде сказать, она обрадовалась этой короткой передышке, хотя никогда не призналась бы в этом.
Ноэль села напротив.
— Я люблю эту комнату, — сказала она. — В детстве мне нравилось играть здесь. Обычно мы плескались и ныряли на берегу, а потом приходили сюда, обсохнуть возле огня.
— Я помню.
Ноэль выглянула в окно на гостей, гуляющих в саду.
— Чудный вышел праздник. Так много людей.
Демельза засмеялась.
— Похоже, все так думают, кроме меня. Какой идиоткой я, должно быть, выгляжу.
— О нет, бабушка. Я очень рада, что тебе приготовили такой сюрприз.
— Я ведь думала, что мы просто отпразднуем крестины. Не ожидала, что Росс вообще вспомнит — он ведь не из таких. — Она задумалась. — Как ты относишься к тому, что Гарри и Рейчел назвали ребенка в честь твоего отца?
Ноэль улыбнулась — совсем как Джереми — и эта улыбка кольнула Демельзу в самое сердце.
— Мне очень приятно. Это в память о нем. Хотя я его не помню, разумеется.
— Что ж…
Демельза бросила взгляд на старый стул возле камина, на котором некогда плакала вдова Джереми, через четыре месяца ожидавшая рождения ребенка, а теперь эта малышка сама стала матерью.
— А... твоя мама? — мягко спросила она.
Ноэль качнула головой.
— Ее трудно понять. Но мне кажется... я уверена, что праздник пришелся ей по сердцу. Она улыбалась, когда читала твою записку. И потом спрятала ее в шкатулку.
— В шкатулку?
— Ну да, такой инкрустированный деревянный ящичек. Он был у папы во время службы в армии. Я не знаю, что там — она всегда держит ее запертой.
Демельза понимающе кивнула.
— Это память, — вздохнула она, — шкатулка ее воспоминаний.
Тем временем та, о которой шла речь, беседовала в саду с Клоуэнс и своим старым другом Томом Гилфордом. Спустя некоторое время Клоуэнс, извинившись, отправилась поговорить с Беном и Эсси Картер, оставив пару наедине. Том, завершив долгую и весьма успешную карьеру, уже почти два года как вернулся из Индии и с тех пор, не теряя надежды, осаждал Кьюби.
— Демельза хорошо выглядит, — заметил он.
— Да, трудно поверить, что она уже прабабушка.
— Верно, но и тебя язык не поворачивается назвать бабушкой.
Кьюби быстро взглянула на него, ее прекрасные карие глаза улыбались, смягчая достаточно строгое выражение лица.
— Том, какой же ты льстец.
— Вовсе нет. Ты знаешь, как я к тебе отношусь.
Она тряхнула головой.
— Том, пожалуйста, не начинай.
— Я понимаю, сейчас не место и не время. Но пример Росса и Демельзы, которые после всех этих лет по прежнему счастливы вместе, наводит меня на мысль... позволяет надеяться... Почему мы тоже не можем быть счастливы? Одно лишь твое слово, дорогая Кьюби.
Она вздохнула.
— Прости, Том. Ты знаешь, что очень дорог мне, но... я больше никогда не выйду замуж.
— Но прошло ведь столько времени, — произнес он с мольбой в голосе.
— Не для меня. Кажется, будто прошла только пара недель. Нет, Том, я дорожу твоей дружбой, но между нами не может быть ничего большего. Прошу, не надо снова об этом.
Он разочарованно кивнул.
— Да, разумеется. Но если ты когда-нибудь передумаешь…
— Я не передумаю. А теперь, извини, мне нужно к Ноэль и ребенку.
День приближался к концу, когда Кьюби, Ноэль, ее муж Питер и малютка Шарлоттой отправились в прелестный коттедж Кьюби на окраине Бодмина. Ноэль и Питер решили задержаться еще на несколько дней, прежде чем вернуться домой в Плимут.
Они добрались домой уже к закату, и с облегчением сошли из экипажа. Кьюби улучила минутку полюбоваться садом.
Она заразилась страстью к садоводству от Демельзы, и почти все мальвы и розы перекочевали сюда из Нампары. Нынче легкий ветерок дул с пустошей, наполняя воздух их ароматом.
Ее экономка Дорри зажгла свечи и стала хлопотать на кухне, и к тому времени как они скинули с себя дорожные плащи, уже подоспел чайник и тарелка с горкой свежеиспеченных булочек.
Малютка Шарлотта большую часть пути проспала, убаюканная покачиванием экипажа, но в итоге проснулась и теперь хныкала, требуя еды.
— Пойду-ка я спать, мама, — сказала Ноэль, — эта маленькая мисс не успокоится, пока не поужинает.
— Я пойду с тобой, — заявил Питер. — Мы можем взять чай наверх.
— Конечно. Спокойной ночи, дорогие. — Ноэль подставила щеку, и они поцеловали ее, пожелав доброй ночи. — Я поднимусь к себе чуть позже.
Оставшись одна в гостиной, она перенесла чашку и свечи на письменный стол. Открыв крышку, она достала лист превосходной писчей бумаги, чернильницу и новое гусиное перо — все еще предпочитая их новомодным
