– Вот! Я разобралась!
Я чуть не прыгала. Томас потер грудь, следя глазами за моим воображаемым оружием. Я разжала кулак и нежно приложила ладонь к его сердцу, прикусив губу, когда он поморщился.
– Мне правда жаль, что пришлось тебя ударить. Меня немного занесло. Больно?
– Не очень. Можешь бить меня когда заблагорассудится. – Он подмигнул и поморщился. – Хотя на будущее я предпочел бы более нежные прикосновения.
– Запомню.
Я отвела его обратно к кровати, и он на нее плюхнулся.
– Хотя синяков это не уменьшит, я полагаю, что разобралась, каким образом появились брызги крови. Дуга и немного размазанные пятна указывают на рану в груди. Она медленно развернулась, может, даже упала на стену сразу после того, как схватилась за грудь, – в этом моменте я не уверена. Но когда она поворачивалась, кровь брызнула дугой, а потом размазалась, словно девушка наткнулась на стену, в этом я уверена. Точно так сделал ты. Нетрудно предположить, что мисс Креншо ударили ножом.
Томас оценивающе посмотрел на меня, отчего у меня закипела кровь. Нет большего удовольствия, чем когда восхищаются твоим умом.
– Это несомненно означает, что злоумышленник намеревался ее убить. Она была намеченной жертвой, но почему?
– Интересно, если… Смотри. – Я подняла игральную карту, завалившуюся между тумбочкой и кроватью. – Шестерка бубен.
Томас взял карту, перевернул, внимательно рассмотрел каждый дюйм и, нахмурившись, вернул мне.
– Возможно, карты – это просто карты.
Я уставилась на замысловатый рисунок на обороте – ворон раскрыл переливчатые крылья на фоне полной луны, а по краям тянулись серебристые тернии. Я нашла двойные восьмерки сверху и снизу.
– Или просто означает, что все это часть большой игры. Которая представляет высшую форму ловкости рук.
Глава 24. Препарирование руки
Временная лаборатория
Королевский почтовый пароход «Этрурия»
5 января 1889 года
Дядя рассматривал в лупу отсеченную руку, почти уткнувшись в нее носом. Я знала, что он все еще сердится на то, что застал меня наедине с полураздетым Мефистофелем, но дяде требовалась моя помощь, а когда дело касалось судебной медицины, все остальное не имело значения.
И на том спасибо.
Томас взял блокнот, который откладывал, пока надевал фартук, и продолжил записывать. Я вспомнила другие блокноты, которые он взял с собой в путешествие – в некоторых содержались заметки Джека-потрошителя, – и мне стало нехорошо. Я не была готова читать подробности о его преступлениях, и Томас держал свои открытия при себе. По крайней мере пока. Но я чувствовала, что скоро нам придется о них поговорить.
– Одри Роуз, зубчатый пинцет. – Дядя протянул руку ладонью вверх. – Быстро.
– Да, дядя.
Я сложила необходимые медицинские инструменты: зубчатый пинцет, скальпель, ножницы, хирургическую иглу, нить, – на серебряный поднос и принесла к столу.
– Вот.
Я быстро протерла пинцет карболовой кислотой и проворно передала его дяде. Он что-то буркнул, не очень-то похоже на спасибо, но это лучше, чем тяжелое молчание. Дядя отодвинул лоскуты кожи в том месте, где находился бы локоть, если бы его не отрубили или не откусили.
Кожа висела тонкими полосками, словно лохмотья старого платья, истлевшего в позабытом сундуке. Я повела плечами, и мной овладело спокойствие ученого. Ни отвращения, ни жалости. Они не спасут жертву от ужасной участи.
А вот целеустремленность и ожесточенное сердце обеспечат правосудие.
Дядя сделал знак подойти ближе. Между его бровей залегли складки. Он отодвинул кусок рваной кожи, открыв знакомый грязно-белый слой.
– Видишь лучевую и локтевую кости?
Я кивнула, изо всех сил стараясь сосредоточиться только на этих костях, а не на посеревшем мясе вокруг них.
– Я оттяну мышцы и связки, а ты говори, что видишь. Томас, записывай.
Я наклонилась, чтобы глаза оказались на уровне руки, и принялась перечислять все подробности.
– На лучевой кости трещины, а на локтевой нет. На ней я вижу зарубку. Держу пари, что она оставлена острым инструментом. По всей вероятности, ножом. – Я подавила отвращение. – Трещины на лучевой кости, скорее всего, появились, когда руку грыз лев, и не имеют отношения к способу ее отделения.
– Хорошо, очень хорошо. – Дядя твердой рукой оттянул кожу еще дальше. – Раны посмертные?
Я прикусила губу. На коже предплечья не было отметин, свидетельствующих о сопротивлении. Я подняла глаза на Томаса, но он сосредоточенно записывал. Мгновение я наслаждалась тем, что оба мужчины доверили мне самой сделать криминалистические выводы. Я расправила плечи, и меня окутало уверенностью, словно плащом.
– Я считаю, что раны посмертные. Скорее всего их оставили, когда отделяли руку. – Я показала на конечность. – На ней нет ссадин или порезов, характерных для случаев, когда жертва сопротивляется ножевой атаке.
Дядя перевернул руку и осмотрел нижнюю сторону. Из-за большой потери крови кожа была бледнее, чем у большинства трупов, но не такой бледной, как у тех, что я изучала в академии. На нижней стороне присутствовали трупные пятна – небольшая синюшность в тех местах, где кровь скопилась благодаря земному тяготению. Они указывали на то, как лежало тело после смерти, и через несколько часов их невозможно убрать, даже если перевернуть труп. За исключением странных случаев, когда из тела выкачивали всю кровь… Тогда трупных пятен не было.
– Есть трупные пятна, – добавила я, заметив в дядиных глазах проблеск удивления и гордости. Я многому научилась в академии. – Думаю, он уже лежал на спине, когда убийца начал его расчленять. Это подтверждают характерные признаки.
– Так и есть, – довольно произнес дядя, осматривая трупные пятна. Его недавнее раздражение исчезло. Мы странная семья.
Томас наморщил нос.
– Даже без артериального кровотечения место, где проводилось это расчленение, должно было пропитаться кровью. Не уверен, что все это можно отмыть, не оставив следов.
– Очень дельное замечание.
Дядя взял скальпель и аккуратно отсек растерзанную плоть. Я с трудом сглотнула. Неважно, как часто я это видела, зрелище оставалось отвратительным. Отрезать плоть словно хорошо приготовленное мясо. Мерзость какая.
– Кости отсечены ровно, – продолжил дядя. – Конечность отделяли не пилой и не зазубренным лезвием.
Он положил скальпель и подошел к тазу с водой. Пока он мыл руки с карболовым мылом, мы с Томасом молчали. Закончив, дядя повернулся к нам. Лицо его осунулось, и я подозревала, что причиной усталости был отнюдь не поздний час.
– Нам надо сосредоточиться на тех, у кого есть доступ к мощным ровным лезвиям. Кухонном персонале. Членах экипажа.
У меня в животе тяжелым камнем угнездился страх.
– А скорее всего, судя по их мастерству и близости к подобному оружию, на артистах, которые специализируются на мечах.
Мгновение все молчали. Несколько кандидатур были очевидны, хотя нанести удар мечом мог любой из артистов.
– Думаешь, это сделал Цзянь? – Томас отвлекся от отрубленной руки. – Удивительно, что ее не включили в представление. Жонглирование дынями, ананасами, отрезанными руками. Вполне соответствует остальным постановочным убийствам.
– По крайней мере надо иметь его в виду, – сказала я, игнорируя его наигранно легкомысленный комментарий. – Нам также нужно тщательно изучить,
