Но чаще грабители находили меня сами. Медленно и равнодушно я проходил мимо них — нескольких теней, ничего не искавших, но сразу же поддававшихся желанию причинить мне зло. Любое зло, как получится, но для начала — ограбить. Я знал, будто видел каждый их жест, понимал происхождение их вони: какая железа и что выдавливала из себя, чтобы получилась — шакалья вонь. Стоило им начать движение ко мне и тем самым перейти грань вражды, как я сам поворачивал им навстречу, встречал их где-нибудь посреди улицы, или в каком-нибудь дворе, или в похожей на туннель подворотне — всё равно где. Я стрелял на звуки вражьих мыслей, ещё не видя тех, кому они принадлежали — тратил не больше одной пули на каждого. Палачу полагается казнить одним ударом.
Потом я находил трупы грабителей, вознамерившихся злодействовать надо мной, и забирал обоймы, если находил подходящие. У грабителей всегда что-то лежало в карманах, грабили они отнюдь не от голода или безысходности. Чёрной кожей перчаток я закрывал глаза, умершие в широком изумлении несбывшегося злодейства. Палачу по обычаю людей всегда полагалось закрывать глаза казнённых, а касаться голой рукой мёртвых век — было противно.
Иногда — всего-то пару раз — получилось заглянуть в глаза казнённого до того, как зрачки погаснут и уплывут. И мне казалось, я видел в них вращение падения и слышал крик падающего уже по ту сторону. По эту сторону оставалось только мёртвое тело, которому я затворял веки привычным махом ладони сверху вниз, и которое утром находили слуги закона, находили и зарывали разлагаться в могиле с именем или безымянной.
Глава 28. Вооружение
Морской змей не приближался к моей долине, ходил вокруг, кое-как охотился, как будто чего-то ждал. Я напрягался и через его мозг проникал в общие замыслы всех морских змеев. Глубоко проникнуть не получалось, но я кое-что всё же увидел. Змеи, все, что есть, начали понемногу сплываться к моему океанскому обиталищу.
Змеи слишком велики даже для океана, им надо много еды, поэтому они не могут жить густо в одном месте — сначала съели бы всё живое, а потом околели бы от голода сами. Поэтому змеи равномерно рассредоточены по океанским просторам, и я не помню случая, чтобы они собирались вместе. Только вот непримиримая вражда ко мне заставляла их стремиться в одной точке пространства. Этой точкой пространства была моя долина.
Морские змеи замыслили меня уничтожить. Замыслили все вместе — поодиночке они не умели замышлять. Змеи приближались ко мне, чтобы убить меня, и не скрывали этого. Они вообще не умели скрывать своих мыслей, только эти мысли очень трудно было поймать. Они приближались медленно, порознь, иногда отклоняясь от прямого пути в стороны, чтобы двигаться по местам богатым дичью. Приближались неизбежно. Вместе с ними, неторопливо помахивая плавниками, всё ближе и ближе подкрадывалась моя старая знакомая — холодная рыбка-смерть.
Но я не собирался сидеть в своей пещере и тупо ждать, когда меня сглотнёт какой-то земноводный мутант. Я начал готовиться к битве, без которой было не обойтись, ведь я хотел дорого продать свою жизнь, выражаясь по-человечески. Змеи со своим неспешным способом передвижения давали мне возможность кое-что сделать. Жаль, что я не мог их гипнотизировать. Предстояло просто драться с гигантами.
Главное в любом деле — решимость. На костяном куполе, защищавшем мозг, я стал отращивать три острых, длинных и широких гребня и уплотнил мускулы, поддерживающие купол. Я превращал себя в живое мощное подобие человеческого оружия — гарпуна и булавы.
В полости из пяти плотно сжатых широких щупалец на головобрюхе я выращивал целую горсть боевых созданий. Смысл короткого существования этих творений заключался в молниеносной атаке на врага. Они должны были летать в воде, как стрелы, по команде сжиматься в тугой комок мускулов и ощетиниваться пучком игл, ввинчиваться костяными наконечниками во вражью плоть.
В восторженном возбуждении я носился по долине и окрестностям, грыз известняковую скалу для крепости новых костей, постоянно испытывал голод, жадно охотился и ел, как того требовали новые мышечные ткани. Морских змеев ждал ужас быстрой маневренной войны. Они плыли к смерти.
И наконец, собравшись в плотный комок, мобилизовав всего себя, я приступил к важнейшему. Преодолевая тягучее и студенистое сопротивление, я начал захватывать единственный доступный мозг ближайшего змея, того самого, которому я засадил шип в затылок и рассаду нервной ткани в организм. Получить в свои щупальца хотя бы одного змея было бы очень и очень полезно для предстоящей борьбы. И вот моя агрессивная нервная ткань, неустанно разрастаясь, побеждала и захватывала один за другим центры нервной системы змея. И, наконец, опутала, подавила крошечный кусочек змеева мозга, который подавал и получал сигналы, поддерживал связь с единым разумом общеокеанской колонии амфибий. Змей стал моим оружием, всякая другая власть над ним исчезла. Я пока отпустил его попастись. В нужный момент, стоило мне мысленно свистнуть, мой змей прибежал бы и начал бы мне служить так же верно, как служит мне моё собственное щупальце. Овладение змеем далось мне нелегко, до донышка выпило все мои силы. Ведь я не мог отвлечься ни на миг, не спал, почти не ел. Зато, когда получилось, я с двойным наслаждением ел и спал. Ведь все эти простые радости моей океанской жизни могли вскоре и оборваться.
Глава 29. Казни
В гостиничных зеркалах я замечал, как изменился: похудел, моя кожа насыщенно побледнела. С тех пор, как я начал казнить. Странно, ведь я очень явственно помнил, что не собирался становиться палачом. Моя охота приобрела странную форму. Но я в ответ самому себе лишь пожимал плечами, отражаясь в гостиничных зеркалах. Впрочем, я у себя ничего и не спрашивал.
Свежие пули смешивались с уже прирученными мной, превращались в верных слуг, жадно глядели со дна пистолетного ствола, нагревались от желания вылететь и вонзиться в кого-нибудь. Я не мучил пульки бездействием и дарил им короткие и яркие жизни-приключения.
Совершенно случайно у дверей ночного клуба, притаившегося в переулке, я как-то нашёл очень удачного наверняка приговорённого — оптового торговца наркотиками. Он садился в свой шикарный автомобиль, чтобы ехать домой. Я не стал его преследовать в ту ночь:
