– Будто стены такие увидишь. Ничего не напоминают?
– Напоминают.
Заранее зная, что произойдет, я потянулся рукой к стене, но Давид опередил меня, стукнув по ней кулаком. От места удара по стене разошлись едва заметные круговые волны. По чьему подобию тут все сделано, я догадался сразу же, просто парочка весомых отличий сбивала с толку: комната не являлась круглой, а стены были цельными, без видимых каркасных пластин.
– А ты говоришь, дурдом. Да лучше уж туда, чем здесь.
– Тогда чистилище – так больше подходит?
– Не знаю. Как бы это место скотобойней не оказалось.
– И мы в роли убойной скотины.
– Вот именно.
– Жутковато как-то, брат.
– Понимаю, мне тоже.
Давид помог мне приподняться и сесть. Он присел рядом, свесив ноги и продолжая меня придерживать.
Легкая тошнота и ноющие конечности не шли ни в какое сравнение с внезапно разболевшейся головой. Кряхтя, я взялся за нее руками и определил, что ей досталось не меньше. Она также была перемотана от макушки до самых бровей.
– Похоже, здорово меня потрепало, да?
– Да, очкарик сказал, что осколками посекло.
– Какой еще очкарик?
– Не важно, скоро узнаешь. Ты вообще как себя чувствуешь?
– Голова трещит, а так – терпимо.
Ко всему прочему еще и дышалось здесь довольно тяжеловато. Видимо, вентиляция у них была не ахти. Воздух поступал через круглые отверстия размером с кулак, рассредоточенные под потолком, по четыре на каждой стене.
– Может, полежишь еще?
– Нет, належался уже. А где остальные? Или… неужели мы единственные выжившие?
– Нет, насколько я знаю. Их, наверное, содержат в других камерах или камере. Хотя после того, как нас разделили, могло случиться что угодно, так что утверждать не стану.
– И сколько их? Кто?
– Полковник, Максим Леонидович, Инга, Невидимка и еще пятеро бойцов.
– И все?.. А как же Стас?
– Мне тоже его очень жаль, Никита, но он превратился в пепел, как и многие другие.
– Вот тебе и непревзойденный план Громова – Риббентропа. Столько жизней загубили, и все впустую.
– Нет, не впустую. Они знали, на какой риск идут и за кого сражаются. За таких же ни в чем не повинных людей, как твои родители. Они – герои, и, думаю, где-то там… – Давид показал пальцем вверх, – в другом мире, в том, что получше нашего, им это зачтется. Что же касается плана, то риск провала в подобных операциях всегда велик, сколько ни планируй.
– Ладно, пусть так, но почему они нас там же не прикончили? Сюда притащили, меня вон подлатали. На кой мы им сдались-то?
– Не знаю. Может, поизмываться над нами пожелали, да так, чтобы мы их о быстрой и безболезненной смерти умоляли. Или сведения какие-нибудь выбить надеются.
– Или сделают с нами то же самое, что и с похищенными людьми. Зачем зря пропадать ресурсу?
– Вполне возможно.
– Да уж, перспективы у нас – не нарадуешься.
Без малейшего шума овальная дверь подалась назад и отъехала в сторону, скрывшись за стеной наполовину.
– Крепись, Никита. Похоже, началось.
В камеру проник щуплый плешивый очкарик в белом комбинезоне. Судя по презрительному взгляду и кривящемуся рту, его отношение к нам было, мягко сказать, скверное. В правой руке он держал тщательно сложенную одежду, а в левой две пары черных ботинок. Швырнув ботинки под нары, а одежду в меня, взглянул на наручные часы и надменным тоном заявил:
– Значит так, господа, на переодевание я вам отвожу ровно четыре минуты и ни секундой больше. После чего вас сопроводят в уборную, дабы умыться и опорожниться. И это еще восемь минут…
– Слышь, ты, муфлон. Мне и минуты хватит, чтобы затолкать тебе в глотку один из этих ботинков, – с трудом выдавил я и скинул шмотье, состоящее из двух коричневых комбинезонов, на пол.
Давид резко встал, быстро их поднял и, положив мне на колени один из них, произнес:
– Зря ты, братка, только хуже будет.
– Да брось, я перед мразью лебезить не стану.
Очкарик щелкнул пальцами, и в камеру ворвались двое верзил в черном обмундировании. Тот, что поменьше, здорово припечатал мне под дых прикладом автомата, а второй – Давиду в грудь. Схватившись за солнечное сплетение, я согнулся и, задыхаясь, рухнул на пол. А Давид, сделав пару шагов назад и прокряхтев, устоял.
– Надеюсь, второй раз объяснять не придется? – Очкарик ухмыльнулся и, коверкая голос, добавил: – Брат-тка.
– Куда уж понятней, – более-менее нормализовав дыхание, пробурчал я.
– Превосходно! Какие послушные мальчики попались!
– А может, они – девочки? – засмеялся верзила, который покрупнее.
– Так и есть! – хохотнул второй.
– Сейчас узнаем наверняка, – заявил очкарик.
В комбинезоне отсутствовали карманы, зато имелись две серебристые застежки-молнии: одна проходила от горла до пупка, вторая – от пупка до поясницы. Изготовленные из необычного металла звенья при застегивании будто сплавлялись друг с другом, превращаясь в цельную полоску с висящим ромбовидным брелоком на шариковом бегунке.
Давид бросился мне помогать, но не успел я и ногу в штанину засунуть, как очкарик снова загорланил:
– Э, нет, так не пойдет! Трусишки долой! Да-да, вы меня правильно поняли! Долой! И еще, детки, поторопитесь, а то папочке придется вас наказать!
Верзилы разразились хохотом.
Как выяснилось, в здешних стенах на нижнее белье наложено табу, дабы облегчить доступ к отвечающим за опорожнение местам. Расстегнул молнию, и все – ты готов к процессу, а при наличии трусов он бы сильно затруднился. Но я думал иначе, стараясь до последнего отстоять свои семейки итальянского покроя. Хотя, наверное, лукавлю – не до последнего. Одного мощного удара прикладом в левое бедро хватило сполна, чтобы я незамедлительно от них избавился.
Футболки тоже экспроприировали, а вот зачем – уже не объясняли. Я помалкивал и очень удивился, когда Давид вдруг рискнул раскрыть рот. Выдвинув предположение: «Боитесь, что мы их вместо трусов будем использовать?» – он тут же получил два удара ногой. В этот раз не устоял, упав на четвереньки, но жалобных стонов верзила не дождался.
Хорошо хоть, носки оставили, благодетели.
Ткань, из которой шили комбинезоны, была не менее необычной, чем застежки-молнии. Во всяком случае, ни в одном из магазинов, от самого простенького до непристойно дорогущего и экстравагантного, мне ничего подобного не попадалось. Она представляла собой совокупность всевозможных свойств и характеристик, присущих разным видам тканей. С изнаночной стороны казалась мягкой, хлипкой, шероховатой, а с лицевой – плотной, прочной, гладкой, плащевой, но не лишенной крохотного ворса и поблескивающей, будто подвергалась лакировке.
Давид помог мне одеться, а потом быстро оделся сам.
Комбинезон не вызывал ни малейшего дискомфорта и был настолько легок, что я почти его не ощущал. Словно шелковую пижаму надел, а не робу лагерную.
Ботинки мне тоже показались весьма удобными. По их бокам проходили аналогичные застежки-молнии, но, по мне, так ни к чему. Материал ботинок являлся в меру мягким и тягучим, что позволяло легко впихнуть в них ноги, причем без помощи рук.
В отведенное время мы вложились с запасом
