Хорошо мне видна теперь,
ясным утром после восхода,
семицветная дорога
через гряду запредельного леса…
Три дня и три ночи Инис Фалль оплакивал павших. На четвертое утро возле того самого места, где Конн увлек в море неприкаянные души, на воду были спущены пять огромных плотов с величественными саркофагами из эбенового дерева, украшенными гирляндами цветов и венками из веток терновника. Над каждым развевался флаг одного из королевств, хотя определить, останки чьих воинов покоятся в каждом из саркофагов, было попросту невозможно. Смерть вновь объединила подданных Лейнстера, Улада, Коннехта Мунстера и Миде, и каждый из павших воинов был теперь просто фенеем, что значит — «свободнорожденный».
Сиды увезли своих убитых в Долину Холмов, чтобы похоронить, согласно древним обычаям волшебного народа.
С первыми лучами солнца траурные плоты отчалили от берега. На них не было ни парусов, ни гребных команд, и все же они двигались навстречу разгоравшейся заре, подгоняемые протяжной песней без слов, которую пели, подняв к утреннему небу тысячи рук, стоявшие на берегу люди.
Как только огненный край дневного светила показался над чертой, разделявшей море и небо, плоты вспыхнули, превратившись в огромные яркие факелы. И тогда над волнами пронесся скорбный тягучий звук — повелитель глубин Марабуэль трубил в свою раковину, салютуя праху героев.
Весь день продолжалась тризна, а когда снова взошло солнце, ничто уже не напоминало о скорби фаллийцев: начался праздник в честь великой победы.
Будничный облик городов мира отличен, в торжественном убранстве все они сходны — блеском, великолепием, неудержимой тягой к веселью. Стольный Лиатдруим не был исключением, разве что праздничные огни его сияли куда ярче, разноцветные гирлянды, украшавшие стены домов, напоминали ожившие висячие сады, а любой уличный оркестр, услаждавший слух горожан чудесной музыкой, мог бы заткнуть за пояс всех инструменталистов Аргоса и Зингары, чьи народы славятся непревзойденной музыкальностью. Когда сумерки окутали Инис Фалль, Лиатдруим превратился в пламенеющий ковер самой изысканной работы: казалось, ткачи покрыли гору, на которой располагалась столица, множеством выверенных стежков и линий, сливающихся в чарующий, непревзойденный узор. Семью цветами радуги сияли кольцевые стены, окружавшие столицу королевства Миде, между ними обручами лежали широкие каналы, заполненные множеством лодок и барок; на палубах стояли шатры, тонкая их материя, просвечивающая от расположенных внутри ламп, напоминала театр теней — внутри шатров пировали и веселились.
Толпа, запрудившая улицы, была одета пестро и необычно: простые фаллийцы не придерживались единого стиля одежды, так что и в будни костюмы их больше напоминали карнавальные, сейчас же остатки соразмерности, составлявшей изрядную долю портновского искусства, и вовсе исчезли, уступив место крикливой роскоши. Здесь можно было видеть, на что оказалось способно свойственное жителям острова чувство прекрасного, предоставленное самому себе и лишенное ограничений.
Костюмы горожан украшали сотни драгоценных камней: рубины, сапфиры, изумруды, опалы, топазы, жемчуг, янтарь, яшма и многие, многие другие, названия коих ведомы были, пожалуй, только дядюшке Гнубу. Подобранные с тщанием и немалым искусством, они превращали одеяние в настоящий каскад переливающихся искр, а многочисленные банты и ленты делали фаллийцев похожими на роскошные торты, украшенные цукатами и марципанами.
Все размеры были до Смешного преувеличены: высокие дамские чепцы походили на сахарные головы; волосы на висках и со лба фаллийские модницы убирали, так что лбы их казались до странности выпуклыми; декольте чаще всего было узким, отвороты платья прикрывали грудь, но вырез опускался столь низко, что виднелся пупок. Высокие и узкие каблуки дамских туфель напоминая лезвия стилетов — требовалось немалое искусство, чтобы легко передвигаться в подобной обуви.
Мужчины, напротив, щеголяли в башмаках из цветной наборной кожи на столь толстой подошве, что все как на подбор казались рослыми молодцами, хотя на самом деле редко были выше своих подруг. Затянутые талии и шарообразные рукава в виде пуфов, высоко вздымающиеся на плечах; пояса, широкими концами свисающие до пят, и камзолы, настолько короткие, что едва доходят до бедер; высокие, островерхие или цилиндрические колпаки, шапки и шляпы с тканью, причудливо драпирующей голову и напоминающей то ли петушиный гребень, то ли языки пламени, — чем торжественней, тем чрезмерней…
Вся эта роскошь отнюдь не свидетельствовала о знатности или богатстве ее обладателей — высокородные фаллийцы одевались, в отличие от толпы, просто и благородно. Каждый простолюдин имел в своем гардеробе праздничное платье: те, кто мог, — покупали сами, остальным помогали общины, ибо жизнеустройство фенеев резко отличалось от миропорядка, установившегося на материке, и взаимопомощь, царившая на острове, была достойна всяческого удивления и восхищения.
Месьор Дагеклан был очарован стольным Лиатдруимом и его жителями. Рыцарю казалось, что он попал в сказку, коих немало понаслышался в замках и дворцах Хайбории от бродячих троверов и сказителей. Сменив броню на длинный камзол, пристегнув вместо тяжелого меча изящную шпагу, он бродил по праздничным улицам, наслаждаясь ароматом цветов, музыкой оркестрантов, наблюдая за общим весельем и красочной круговертью. Подумать только, ни одного нищего, прокаженного или просто увечного! Ни одного грязного кабака, темного замусоренного проулка, ни одной подозрительной рожи! Все лица были открыты, улыбчивы, румяны и добродушны. Мужчины не задирали чужеземца, женщины не бросали на него жадные взгляды. Казалось, здесь можно бродить днями и ночами в полной безопасности, пить легкое вино, смеяться и ни о чем не думать…
Его ждали в Медовом Покое, ждали друзья, чтобы распить победный кубок, но Дагеклан медлил, ему хотелось впитать все запахи и звуки Лиатдруима, города, за который он проливал кровь, сполна насладиться блеском огней, веселым шумом толпы, смехом и песнями.
На глади каналов началось феерическое представление: явились дельфины с юными девами на спинах; морские животные принялись играть и кувыркаться в сверкающей воде, подпрыгивать, выделывать разные забавные штуки — их хозяйки плавали рядом и наигрывали на каких-то маленьких, но звучных музыкальных инструментах.
Пробежали мальчишки — глашатаи, выкрикивая: «На ипподром! На ипподром! Только сегодня — большие бега на птицах Рох! Лучшие гномы — наездники! Спешите! Спешите!»
С вершины горы, из-за стен дворца королевы Матген, поднялись огромные цветные шары, наполненные летучим газом, между ними реяли полотнища, испещренные непонятными рыцарю знаками…
Кто-то легко тронул Дагеклана за плечо, и он обернулся. Рядом стояла высокая девушка в черном муаровом платье, усыпанном блестками драгоценных камней, с высоким воротником, веером поднимавшимся над заколотой серебряной иглой прической. Она улыбалась и смотрела на рыцаря — в глазах ее отражались праздничные огни. Потом девушка повернулась и все так же молча скользнула в темный портал ближайшего здания.
Железная Рука поправил шпагу, оглянулся и решительным шагом направился вслед за незнакомкой.
— Вот я и говорю им: чудное дело, братцы, что-то здесь не так. Они галдят и возражают: что же чудного в том, что длинноноги перессорились? Ну, осерчал парень на матушку и подался к Королю фоморов за покровительством — бывает. Давай покажем этому Нноку, говорят, почем мешок изумрудов. Подроем ему замок, пускай в Нижний Мир провалится со своими собаками. Забыли, что Подземный Король в том замке сидит пленником, и супостат грозит отрезать ему священные бородавки, ежели не получит изумруды в качестве дани. Изумруды, берилы, сподумены, празмы и другие весьма редкие камешки, дабы ошейники гончим своим украшать: вот что выдумал, коварный!
