Гнубус из Тюирнлги вытер чистым платком раскрасневшееся лицо и погрозил сидевшему рядом Нноку пальцем. Общий хохот был ответом на слова гнома.
Посреди Медового Покоя стоял круглый, похожий на бублик стол. По внешнему краю располагались гости, в центре имелся люк, из которого то и дело появлились юные пажи, менявшие блюда и кувщины с напитками. Сиденья у всех пирующих были одинаковыми, низкими и без спинок, только Матген расположилась в резном кресле с подлокотниками, украшенными изображениями голов единорогов. За спиной королевы виднелся темный шатер, скрывавший Камень Делений.
— Ваш повелитель — отличный парень, — прогудел Ннок, чокаясь с дядюшкой Гнубом изящной платиновой чаркой, — мы с ним немало выпили из моих запасов, и он отвел душу, развлекая меня историями из подземной жизни. Теперь я запросто могу отличить сталагмит от сталактита и агат от гагата. Кром, да я стал заправским ювелиром, подбирая украшения для моих собак!
— Надеюсь, ты вернул гномам их драгоценности? — с улыбкой спросила Матген.
— Вместе с ошейниками! Получились неплохие браслеты для птичек Рох. Сегодня на ипподроме им будет не стыдно переставлять свои длинные ноги. Блеск и великолепие!
— Этот блеск чуть было не привел к беде, — проворчал рудознатец, заглядывая на дно пустой чарки. — Замучил ты мой народец, гоняя собак по нашим землям. Надо же, сам Гнубус из Тюирнлги сваливается на головы рудознатцам на воздушном корабле, а они, вместо того чтобы ликовать и обниматься, бубнят о самоцветах, которые носятся по полям! Мы, говорят, с риском для жизни выковыриваем камешки из самых глубоких подземелий, а этот Ннок, чтоб ему провалиться в самую глубокую штольню… Ну да ладно, что было, то было. Подземный Король дома, битва выиграна.
— Кстати, властитель ваш не очень-то хотел возвращаться, — усмехнулся Ннок, подливая вина дядюшке Гнубу. — У меня он в кресле за столом сиживал, а вы задницу его пуще головы бережете, за бородавки опасаясь. «Я, — говорит, — день и ночь на ногах, даже сплю стоя, как лошадь».
— Неправда, — возмутился рудознатец, — лежать дозволяется! Правда, только на животе. И нечего подсмеиваться над древними обычаями, сколь бы нелепыми они ни казались: заветы предков уважать надобно. У нас в Тюирнлги говорят: «Кто смеется над бородой гнома, тот сам дурацкий колпак примеряет». Известное дело: длинноноги на Маленький Народец свысока смотрят, а если бы больше доверяли, так не пришлось бы Марабуэлю тебя, братец, из заточения вызволять!
— Еще раз прости, почтенный Гнубус, что пришлось причинить неудобства твоим сородичам, — сказала королева, — но слишком многое было поставлено на карту в этой игре. Я предвидела, что Ариман попытается украсть Копье Дагда, единственное оружие, способное сразить его в телесном воплощении, поэтому и заставила сына разыгрывать роль предателя. О сей хитрости только мы двое и ведали. Мои предположения оправдались: Ариман приказал своему верному, как он считал, вассалу подменить священное оружие его точным подобием, а настоящее копье спрятать в горах. Пока были целы, птекары передавали то, что видели их рукотворные глаза в Железный Замок, поэтому, опасаясь соглядатаев, Ннок вынужден был и в самом деле отправиться в Гранатовые горы, намереваясь вернуться, когда летуны будут уничтожены…
— Тут-то его и замуровали! — торжествующе воскликнул рудознатец. — Ай да гномы, знай наших! Залез, значит, мучитель в расщелину, а его быстренько камнями и заложили…
Дядюшка Гнуб сообразил, что радость его по поводу чуть было не ставшего роковым события не совсем уместна, засмущался и уткнул бороду в чарку.
— И в самом деле — шустрые малыши, — насмешливо прогудел Ннок. — Не успел я обернуться — а выхода как не бывало. Мечом орудовать пробовал — бесполезно. Хорошо Барабар — озорник поблизости случился, кликнул духа гор, тот своим крепким клювом быстро камни раскидал и меня на крыльях к Маг Туиред доставил. Да вовремя — еще бы немного, и Ариман восстановил силы. Тогда — первыми убил бы тех, кто рядом, потом за остальных принялся. Надо же было дриадкам сеть кинуть, когда надобности в том уже не было… Перестарались!
— Клянусь палицей Крома, всех женщин, коим можно доверять в битве, я мог бы пересчитать по пальцам одной руки, — раздался голос, заставивший Конна вздрогнуть.
Конн сидел за круглым столом напротив королевы Матген и плохо слушал, о чем говорят в Медовом Покое. Он задумчиво потягивал терпкое вино, не отрывая взгляда от лица человека, расположившегося по левую руку от повелительницы острова Фалль.
Это было его собственное лицо — смуглое, синеглазое, молодое: словно по ту сторону стола кто-то забавы ради установил зеркало, и король видел своё отражение… Видел, и не мог до конца поверить, что пугающе сходный с ним человек, встретивший его с мечом на пустынном берегу Инис Фалль, Руад Рофесса, Красный Многомудрый, рыцарь, с коим довелось скрестить клинки, а потом сражаться бок о бок против темного божества — его отец, Конан-киммериец, великий завоеватель и самодержец хайборийский, легендарный возлюбленный, исчезнувший, как мыслилось, навсегда…
…Когда предсмертный хрип Небесного Вепря затих и Ннок перерезал кинжалом зеленую сеть, воин в темных доспехах поднялся и пристально взглянул на нечаянного спасителя из прорезей шлема.
«Кром! — прохрипел он, растирая могучую грудь. — Так вот у кого было копье! Значит, ты не продался этой свинье, сын?»
«Нет, — коротко отвечал Ннок. — Так было нужно. Мать объяснит тебе».
Конн уже стоял рядом.
«Ты помянул киммерийского бога, Руад, — воскликнул он удивленно, — и, как я припоминаю, не в первый раз…»
«Тебе послышалось, — усмехнулся тот, кто называл себя Красным Многомудрым. — Я сказал — гром. Гром и молния!»
«Но ты назвал Ннока сыном! Неужели…»
«Ладно, — воин уже снимал шлем, — таиться нет больше причин. Уж коль мы собрались вместе, дайте вас обнять, детишки!»
Но Конн отшатнулся, увидев гладкое, без признаков старых шрамов лицо и синие молодые глаза отца.
«Инис Фалль, — прошептал он, — остров на перекрестке миров… Здесь все возможно, и все обманчиво…»
«Я тоже так думал, — усмехнулся Конан, — особенно, познакомившись с королевой Матген. Принимаешь меня за Руада Рофессу, стража, способного менять облик? Когда-то и мне пришлось с ним сразиться, прибыв на Фалль по важному делу. Я расскажу тебе, время еще будет. На сей раз Рофесса уступил мне честь принять гостя: уж больно хотелось посмотреть, на что способен сын, которому доверил величайшую державу и который, как пришлось слышать, с некоторых пор разбавляет вино водой и предпочитает вареное мясо. Эй, мальчик, если ты все еще сомневаешься, кто перед тобой, вспомни, чем кончился наш поединок! Разве стал бы благородный фаллийский рыцарь пускать в ход кулаки, как базарный драчун? Сам помысли: на такое способен только самый распоследний варвар!»
Он расхохотался во все горло: теперь Конн видел перед собой прежнего киммерийца, умевшего гневаться и веселиться с равным самозабвением, только удивительным образом помолодевшего — наверное, таким он был, когда плавал на черной галере по Западному морю и звался Амрой.
«Но цветок… — пробормотал Конн, все еще не в силах окончательно поверить в реальность происходящего. — Цветок с поля Черного Садовника… Неужели ты отдал сердце Хель и не стал воином Нергала? Или то был предлог, чтобы скрестить со мной оружие?»
«Разве нужен предлог, чтобы немного поупражняться на мечах? — усмехнулся киммериец. — Но ты прав, мой мальчик, я действительно поддался на лживые обещания Хель и едва унес ноги из Нижнего Мира. С тех пор в груди моей поселился великий холод… Но ты растопил его, уступив в поединке на берегу моря, — так, видно, хотели боги. Теперь, когда все задуманное исполнено, я собираюсь вновь отправиться по Темной Реке, чтобы посчитаться с Безжалостной и вызволить ту, ради которой готов был пожертвовать самим сердцем…»
«Ты… — изумленно выдохнул Конн, — собираешься вернуть… Зенобию?!»
«Да! После того как она умерла, я знал других женщин, но тоска гнездилась в глубине души, камнем давила по ночам… Кром! Я не желал смириться с утратой! Тому, кто победил сотню магов, говорил я себе, лицезрел Всеблагого, выдержал взгляд Хали и заглянул в Источник Судеб, — достойно ли отступать перед
