Под ногой Конна снова что-то треснуло. На сей раз — деревянная дощечка с вырезанной некогда руной. Дощечка была старая, подгнившая, а руну разобрать и вовсе было невозможно. Конн и его провожатый были уже в полете стрелы от основания дерева, трава кончилась, землю устилал ковер сухих листьев, среди коих во множестве валялись подобные дощечки, словно щепки, упавшие из-под топора неведомого лесоруба.
Дамбаэль остановился и опустил дудку, явно чего — то ожидая. Он сделал Конну знак, и тот вышел вперед, увидев между корней темную широкую нору. Рядом журчал небольшой источник, кое-как обложенный камнями; вода с тихим плеском убегала под узловатые корни.
— Сюда? — спросил король, покрепче сжав в руке обломок гномьего ножа.
Обломок был острый и мог еще сгодиться.
Было тихо, только потрескивали и попискивали многочисленные мелкие твари, ползавшие по стволу древесного исполина. Желтоватые безволосые создания с ладонь величиной семенили во все стороны, резво переставляя свои многочисленные ножки — присоски. Между выступами коры скользили красноватые тельца, похожие на пиявок. Время от времени они застывали, припадая к щелям круглыми беззубыми ротиками, — пили сок, насыщая свои длинные слизистые тела. Какие-то зеленоватые бесформенные сгустки неподвижно висели на мелких сучках, и когда неосторожный обитатель ствола приближался к ним, проворные щупальца захватывали добычу и втаскивали внутрь колышущихся утроб. Блестящие черные букашки ползали по спинам других созданий, надолго прилепляясь к какому-нибудь древесному обитателю, словно всадник к лошади. В глубине темных отверстий, испещрявших кору, копошились серые тени невидимых обитателей, и раз, прямо напротив Конна, из дыры высунулась и тут же скрылась головка, увенчанная рогами, на которых сидели два мутных глаза.
Ждать становилось невмоготу, но тут в норе под корнями заворочались, раздалось глухое бормотание, невнятные ругательства, и на яркий свет выползли три существа в живописных лохмотьях. Конн сразу решил, что сделали они это напрасно, ибо лишь тьма кромешная могла служить достойным обиталищем для столь убогих созданий. Тем более, что принадлежали они к полу, именуемому поэтами не иначе, как прекрасным.
Три мерзкие старухи явились его взору. Две были слепы, пустые глазницы шарили вокруг, не видя; третья, сухая и длинная, как жердь, имела единственный глаз, сидевший слева от носа как-то ненадежно, словно готовый вот-вот выпасть.
— Ага! — заверещала эта старуха, уставив в грудь короля худой узловатый палец. — Пришел! А искупил ли ты, несчастный, родовое проклятие?!
— Ничего о таком не слышал, — отвечал Конн, брезгливо отстраняясь от длинного ногтя, под которым чернела вековая грязь.
— У всех есть родовое проклятие, — запричитали незрячие, размахивая скрюченными руками, — уж мыто знаем!
— Знаем и не обманем! — каркнула обладательница единственного глаза. — Возвращайся откуда пришёл, искупи проклятие, потом и являйся. А то много вас таких ходит…
— Угомонись, матушка Атропа, больно ты непреклонная, — мягко сказал Дамбаэль, поглаживая свою дудку.
— Так и прозываюсь, — сварливо перебила старуха. — Атропа — значит Неотвратимая. А сестры мои: Лaxeca, то есть Бросающая Жребий, и другая — Клота, Прядущая Нить. Только ни жребий кидать, ни пряжу распутывать незачем. Не пущу, и все тут!
— Да ведь это король, матушка, властитель величайшей державы подлунного мира…
— Ну и что? Проклятие — оно для всех, и для короля, и для золотаря…
— Позволь все же договорить. Это не просто король и повелитель самой могущественной державы на земле. Он — сын Конана-киммерийца.
Старухи разом застыли, широко разинув беззубые рты. Единственный глаз Атропы совсем приготовился выскочить из глазной впадины.
— Плоть от плоти? — подозрительно осведомилась наконец старуха, потирая себя пониже спины. Звук был такой, словно провели тупым рубанком по исструганному дереву.
Дамбаэль кивнул.
— Ох, сильный был муш-ш-ина, — томно протянула вдруг Лахеса, — как схватит меня под микитки, как швырнет… Почитай, на пятую ветку снизу как птичка улетела! Аж дух захватило. А что, сестрички, полетай вы с мое, может, подобрели бы… Дай, Неотвратимая моя, хоть погляжу на сына столь славного воина!
— Мне тоже порхнуть довелось, — мрачно молвила Атропа, — от пинка, да кубарем обратно в нору.
Она снова потерла тощие ягодицы, потом привычно вынула глаз и протянула сестре. Лахеса проворно вставила око под седую бровь и с жадным любопытством принялась рассматривать Конна.
— Хорош! — прошамкала она, кокетливо поводя плечиком. — А что, красавец, брошу-ка тебе руны, судьбу погадаю…
Она полезла в ветхую сумку, висевшую на поясе, и выволокла пригоршню сосновых дощечек, которые тут же рассыпались возле ее ног.
— Ну что за неловкая стала, — пробормотала старуха, — ничего в руках не держится…
Она с ворчанием опустилась на колени и принялась перебирать руны.
— Будет тебе дальняя дорога, — неслось снизу. — И бойся на дороге той черного человека. И за госпожой светлой приглядывай…
— А хула будет? — басом спросила молчавшая до сих пор Клота.
— Хулы не будет, вот чего не будет, того не будет… И наречется в потомках Конном Воздвигателем…
— Тогда и я гляну, какие узелки на его нити завязаны. — Клота бесцеремонно вырвала глаз у ползавшей на коленях сестры, склонилась над входом в нору и вытащила целый клубок намертво спутанной пряжи.
— Где ж ты тут у меня, — запричитала она, стараясь разобрать нити трясущимися пальцами, — непорядок, ох, непорядок, давно надо прибраться, да все заботы наши вечные…
Тут из прохода под корнями бесшумно возникло еще одно существо. Мерцающая накидка укрывала его с головы до пят, и трудно было разобрать, женщина то или мужчина. Существо зависло в трех пядях над корнями и, поглядывая на старух сквозь прозрачную ткань, печально закивало головой.
— Зря суетитесь, любезнейшие, — проворковало оно вкрадчиво, — сколько ни раскидывай ты, Лaxeca, руны человеческого жребия, сколько ни путай нити судьбы ты, Клота, и сколь безжалостно ни разрушай то и другое ты, Атропа, властвую над всем я, Тиха, Богиня Случая. Слов нет, тьмы и тьмы человеческих существ, коих гнетет родовое проклятие, подвластны сочетанию рун и узелков на пряже, но вы могли уже убедиться, что среди людей встречаются те, кто может смешать все ваши планы… м-м-м… одним крепким ударом сапога. Воин, стоящий перед нами, прошел через Перекресток Миров, через лес, не убоялся Поляны Смерти и теперь может войти под корни Древа.
Закончив речь, существо так же беззвучно кануло в темный провал. Старухи засуетились и полезли следом. Скоро на поляне остались лишь обрывки пряжи да раскиданные повсюду сосновые дощечки с едва различимыми знаками.
— Вот и отлично, — весело воскликнул Дамбаэль, — и дудка не понадобилась! Сварливые старушки, неприветливые, а Тиха эта — хуже всех. Бывало, и загадки все разгаданы, и руны слеглись, и узелок нужный завязался… Входи, значит. А тут Тиха вылезает — бац! — и от счастливца только голый костяк по поляне скачет. Попрыгает — попрыгает, да и упокоится…
