волнах мертвой зыби, и встал.
— Все, — сказал Хрон, — приехали.
Тавискарон все еще размахивал Золотой Ветвью, тыкая ею во все стороны — тщетно.
— Говорили тебе, дураку, учись лучше, — устало бормотал Хрон, усаживаясь возле руля на палубу. — Ты с чего взял, что ветка тебе путь укажет?
— В мудрой книге вычитал, — упавшим голосом сказал чародей, — «Скрижаль магов» именуется. Вот… — Он порылся за пазухой и достал засаленный клочок пергамента. — Написано: «Ветвь золотая тебя одарит вдохновением, если стремишься к благому — укажет и путь и подмогу, если же…»
— Что — если же?
— Дальше оборвано, — всхлипнул Звездное Яйцо. — Ветка в этот пергамент была завернута, да я, когда тащил из сумки того шамбалинца, оборвал ненароком.
— По-моему, тут что-то иносказательное, — заметил Конн, отходя от борта. Он устал всматриваться в колеблющуюся пелену и тоже присел на палубу, чувствуя, как свинцовой тяжестью наливается уставшее тело. — «Одарит вдохновением» — это для пиитов.
— Ладно, с вдохновением ясно, — буркнул кормчий, — считаем, что оно посетило нашего кудесника: уж очень он взволнован и лицом бледен. Но куда ты попасть-то хотел, убогий?
— Туда! — неопределенно махнул рукой чернокнижник.
— Туда! — передразнил Хрон. — А попал в никуда!
— Может, грести?..
— Чем? Лопасти вон без толку хлопают. Эй, уймитесь вы там! — крикнул он теням в колесе. — А ты, яйцо пустое, если хочешь, греби своей золотой веткой.
Тавискарон отнесся к предложению кормчего с полной серьезностью и опустил ветвь за борт столь старательно, что и сам туда свесился.
— Ой-ой! — раздался тут же его отчаянный крик. — Защитите, Эрлик, Яджур, Цернуннос, Гуанлинь… Корабль исчезает!
Все, включая Керба, бросились к борту. Корпус судна и впрямь таял: от перил борта до мутной пелены внизу оставалось не больше локтя.
— Тонем? — с надеждой спросил Конн. Плавал он отлично и не боялся оказаться в воде.
— Если бы! — махнул рукой Хрон. — Растворяемся, Путник, растворяемся! Вот теперь, когда уже ничего не поправишь, я хочу, чтобы Керб вырвал кишки этому горе-колдунишке.
Еще не договорив, Хрон прыгнул на чародея и одним ударом выбил из его руки Золотую Ветвь. Тавискарон не сопротивлялся, просто стоял и смотрел, как надежда на мировое господство канула за борт в белесую мглу.
Пес зарычал и поскреб палубу — ногти мертвецов полетели во все стороны.
— Не надо кишки, — жалко проблеял колдун, — дайте умереть достойно…
Корабль вдруг сильно тряхнуло. Химеры, в которых Хрон так и забыл вдохнуть жизнь, упали и с грохотом покатились в открытую дверь заднего кубрика. Хрон и Керб бросились следом. Палуба еще раз качнулась, и встала дыбом.
Отчаянно цепляясь за лопасти колеса, Конн видел, как расправляет могучие крылья чудище на форштевне. Перья на его теле взъерошились, длинная шея вытянулась, драконья голова разинула пасть, издавая яростный клекот. Фонарь на конце рога вспыхнул ослепительно — голубым сиянием, крылья ударили тяжело, взметая белесые рвацые хлопья, и Корабль Мертвецов, влекомый крылатым чудовищем, крепко обвившим корпус своими змеевидными щупальцами, взмыл в воздух.
— Давай, Тифон, выноси нас отсюда! — слышал король торжествующий вопль кормчего, которому вторил заливистый лай Керба.
Рядом, уцепившись за лопасти, распластался Тавискарон. Глаза его были безумны, он шептал какие- то заклинания, пузырьки на его поясе лопались от каждого удара сотрясавшейся палубы.
Тифон, увлекая корабль, круто набирал высоту. Белесая мгла рассеивалась, показались перистые облака, между которыми, озаренная багровыми вспышками, виднелась гора Меру.
— Туда, давай туда! — заорал маг, все еще надеясь достигнуть вожделенной цели.
Тифон, словно услышав, заложил крутой пируэт, потом решил сделать петлю. Ноги чернокнижника и короля повисли над бездной. Летучая тварь раздумала завершать маневр и понеслась куда-то, удерживая судно книзу палубой.
Пальцы колдуна явно слабели. Конн, отпустив одну руку, потянулся к Тавискарону, чтобы поддержать его за отворот черного плаща. Звездное Яйцо тут же вцепился зубами в палец короля, на котором сидел перстень, стараясь стащить Талисман.
— Ублюдок, — прохрипел Конн, отдергивая руку, — подыхай, если хочешь!
— Не дождешься, — взвизгнул маг, — я сейчас полечу, как облако, на вершину горы и овладею самым грозным оружием… А ты низринешься в пустоту, жалкий, ничтожный юнец, недостойный великого предка!
Тавискарон повис на одной руке, шаря свободной за пазухой.
— Где же цветочек, где же… Я, понимаешь, высоты боюсь, а так бы враз полетел… Ничего, съем цветок — сердце и полечу… Да куда же он завалился?..
Тут слабые пальцы старика разжались, и Звездное Яйцо низринулся в бездну. Конн глянул: не станет ли колдун парить, как обещал, но тот падал камнем и вскоре пропал из виду.
Тифон описывал широкие круги, все еще кверху брюхом: очевидно, наслаждался нежданным солнечным теплом, а может, просто забавлялся. Конн висел над бездной, но это его не особо волновало: в детстве бывало, взобравшись повыше на дерево, он висел так подолгу, тренируя крепость рук и вырабатывая презрение к высоте. Еще немного, и Тифону наскучит таскать корабль в поднебесье, чудище опустится на Темную Реку, и можно будет потолковать с Хроном о продолжении путешествия…
Острая боль в пальцах заставила его глянуть вверх. Лопасти колеса явно переместились, теперь та, за которую он держался, была вровень с палубой, а просвет между ними был слишком узок, чтобы вместить крепкие пальцы короля. Перстень врезался в щель, и к нему тянулась чья-то серая лапа…
Тени в колесе ожили, это они сместили лопасти, грозя сломать Конну пальцы и завладеть Талисманом.
— Хрон! — завопил король, превозмогая боль из последних сил. — На помощь, кормчий!
Вой ветра относил его слова, из кормовой каюты не доносилось ни звука. Серые щупальца сжали ободок перстня…
И тогда король отпустил руки. Ему не сразу это удалось, измученные пальцы медленно и неохотно выползали из щели… Последнее, что видел Конн, срываясь в бездну, был туманный лик, показавшийся между лопастей, — лик убиенного Нумедидеса…
Глава девятая
Красный многомудрый
…И боль отозовется в сердце,
И сердце расцветет красным цветком отваги…
Он плыл над подводной долиной, окруженной зеленоватыми рифами, и с удивлением наблюдал за кипевшей в прозрачной воде жизнью. Вокруг резвились быстрые, как стрелы, рыбы с черными полосками вдоль хребта и острыми розовыми плавниками, высоко над головой, словно мелкие серебристые облака, проносились стайки какой-то мелочи. Рыба-иглобрюх описывала кульбиты, словно цирковой акробат, парочка спинорогов любезно ухаживали друг за другом над огромным кораллом, чьи голубые, красноватые и желтые веточки грызли неутомимые рыбы — попугаи. Из отверстия в скале выглянула и тут же скрылась пятнистая мурена, в другом дремал серый скат, покрытый светло — синими крапинками.
