– Неофициально мы все ему поможем, – на полном серьёзе заявил Хальденванг. – Да, до часа «Ч» все ваши контакты с внешним миром будут идти через президента военной контрразведки. Во сколько у нас час «Ч»?
– Традиционно, в четыре часа утра, – настолько же серьёзно ответил генеральный инспектор бундесвера. – Быстрее мы просто не успеем всё подготовить, а позже… Позже может оказаться уже поздно. «Час волка» – лучшее время для диверсий.
* * *После ухода руководителей БНД и БФФ глава военной контрразведки спросил у генерального инспектора, что ему требуется для организации диверсии в посольстве США.
– Принесите сюда крупномасштабный план Парижской площади и вызовите обер-лейтенантов Ганса Крюгера и Гельмута Вольфа. Да, надо подобрать для них цивильную одежду и сделать обоим полицейские удостоверения. Подождите. Офицерам нужно незаметно шепнуть, что они потребовались мне, а не вам. Иначе могут возникнуть нежелательные накладки. А заодно подумайте, куда будете эвакуировать посольство и что станете делать с оказавшимися на улице сотрудниками SCS и АНБ, а также морскими пехотинцами из охраны посольства.
Спустя час в кабинете Штауффенберга проходил инструктаж лучшей диверсионной группы дивизии спецопераций.
– Вот это посольство США, – карандаш Цорна уткнулся в небольшой прямоугольник на плане. – Рядом Академия художеств. Вот это слева – Бранденбургские ворота. А вот тут на другой стороне площади девятиэтажное здание с плоской крышей. От него до посольства примерно сто пятьдесят метров. Из «флэшки» достанете?
– Легко!
– Смотрите, чтобы Академию художеств не зацепили!
– Господин генерал-лейтенант, я хоть раз промахивался?
– А в Ираке не ты оскандалился?
– Но задачу-то выполнил!
– Тут надо не только выполнить задачу, но и сделать всё максимально чисто. Уяснили? Всё должно выглядеть обычной техногенной аварией.
– Мы прониклись. Всё будет как в аптеке.
* * *Час волка – время с четырёх до пяти утра, когда происходит истощение большинства защитных нейромедиаторных систем человеческого мозга. Человек ощущает заторможенность, им овладевает усталость и снижение энергии. В это время глаза часовых начинают интенсивно слипаться, голова опускается на грудь. Некоторые засыпают на посту, другие утрачивают бдительность. Час волка – идеальное время для проведения спецопераций. Это известно всем: тем, кто проводит спецоперации, и тем, против кого они осуществляются. Считается, что кто предупреждён – тот вооружён. Но когда долго ничего не случается, настороженность развеивается, и человек опять начинает «клевать носом».
В час волка оживают кошмары, в ночи господствуют призраки и демоны. Так произошло и на этот раз. В подъезд девятиэтажного здания, примыкающего с северной стороны к Парижской площади, под покровом ночи уверенно вошли два бравых полицейских с большими чёрными сумками. А несколько минут спустя на крышу выскользнула парочка размытых бесформенных теней, казалось бы, сотканных из сгустившейся тьмы. Тени перетекли к парапету и, чуть приподнявшись над ним, некоторое время осматривали почти неосвещённую площадь, красиво подсвеченные снизу Бранденбургские ворота и тёмный прямоугольник крыши расположенного по другую сторону от них четырёхугольного здания.
Тихо вжикнула молния, и из одной из сумок появилось некое устройство, выполненное в форме призмы с зализанными торцами, одна из граней которой была снабжена двумя рукоятками. Меньше всего этот предмет напоминал оружие. И при этом не просто являлся оным, а был одним из самых опасных пехотных вооружений. Тень держала в руках реактивный пехотный огнемёт М202А2 «FLASH», позволяющий вести прицельную стрельбу по точечным целям на расстоянии до двухсот метров.
Сухо щелкнув, откинулись две торцевые крышки, отогнулся в сторону кронштейн с коллиматорным прицелом. Кассета из четырёх алюминиевых труб, извлечённая из другой сумки, стыкуется с огнемётом сзади. Обычно в комплект входит три кассеты, но в этот раз диверсанты ограничились двумя.
Негромкий хлопок, языки пламени, на миг осветившие крышу за спиной стрелка, но невидимые снизу, и четыре полуметровых цилиндра, совершив бесшумный полёт над площадью, приземляются на крышу американского посольства. Огненные кляксы самовоспламеняющейся огневой смеси на основе триэтилалюминия с добавкой полиизобутилена разбрызгиваются на двадцать метров в стороны, но не вылетают при этом за брандмауэр. Спустя несколько секунд в ход идёт вторая кассета. Восемь ракет – это примерно пять литров смеси, при горении которой выделяется большое количество теплоты и температура поднимается до 1200 градусов Цельсия.
К тому моменту, когда диверсанты захлопнули за собой чердачный люк, на крыше посольства США уже вовсю полыхало жаркое пламя. От активно занявшегося гидроизоляционного ковра валили клубы удушливого чёрного дыма, проникающего внутрь здания по вентиляционным системам.
К зданию посольства отовсюду съезжались пожарные машины. Одна из них, оборудованная мощным водомётом, выпустила струю воды прямо на крышу. Процессу горения это ничуть не помешало, пламя только усилилось, при этом всё вокруг заволокло паром.
Пожарные толпой рванули внутрь, оттеснив в сторону морских пехотинцев. Свет отключился, в окнах мелькали огни налобных фонарей. Часть пожарных тащила в здание брезентовые рукава брандспойтов и огнетушители, остальные выводили на улицу дипломатических работников, технический персонал и отдыхающую смену морских пехотинцев. По лестницам стекали потоки воды. Несколько расчётов, вскарабкавшись по выдвижным лестницам на крышу Академии художеств, поливали её, чтобы не дать пламени распространиться на соседнее здание. Хорошо срежиссированный спектакль разыгрывался как по нотам. Через пятнадцать минут в здании не осталось ни одного американца, а ещё через полчаса пожар был погашен. Но возвращаться в промокший и пропахший гарью особняк было нереально, поэтому дипломатических работников перевезли в гостиницу, мягко и ненавязчиво отделив их от технических работников, агентов SCS и АНБ, а также морских пехотинцев, которых незаметно разоружили и изолировали.
* * *Ровно в четыре часа утра, когда на крышу посольства США ещё летели первые зажигательные ракеты, к воротам Бендлерблока подошёл высокий представительный мужчина в длинном чёрном плаще и щеголеватой шляпе. Представившись подполковником Ивановым из ГРУ России, он вежливо, но настойчиво попросил дежурного проводить его к Ульриху Беркенхайеру.
Когда президенту военной контрразведки доложили о прибытии русского офицера связи, он стоическим усилием сумел без помощи рук удержать челюсть на месте. Генералы же даже не пытались скрыть изумление.
– Гутен морген, – поздоровался русский, войдя в кабинет Штауффенберга. Оглядевшись по сторонам, он ещё раз представился, а потом обратился к Цорну:
– Генерал, может быть, уже можно перебраться в ваш собственный кабинет? Там попросторнее, аппаратура связи под рукой, да и вы будете себя там чувствовать значительно увереннее.
Цорн покосился на Беркенхайера.
– Уже можно, – дал разрешение контрразведчик. Мои люди там всё почистили.
– Так уж и всё? – подполковник выжидающе уставился на президента военной контрразведки.
– Ну, одно устройство мои люди оставили, – неохотно ответил тот.
– Пусть снимут. Мы будем разговаривать о слишком серьёзных вещах.
Оказавшись в собственном кабинете, Цорн приободрился (привычная обстановка действительно успокаивает) и попытался взять инициативу в разговоре на себя. Но не преуспел в этом. Русского совершенно не интересовали детали нового политического устройства Германии. И на предложение о том, чтобы привлечь к разговору
