Тут он невольно рассмеялся — вспомнил, как на заводе рабочие обсуждали поставки молочных продуктов из СССР. Один из операторов — молодой застенчивый парень по фамилии Хаякава осторожно спросил у него, что такое «творог»? Всеволод Николаевич, старательно подбирая слова и поминутно залезая в словарь, долго и трудно объяснял пареньку про кисломолочное брожение, про казеин, про створаживание. Тот только кивал и кланялся, но явно ничего не понимал, потому что потом спросил: а на что творог похож? Инженер ответил: «Как тофу[17], только зернистый и совсем белый». Парень снова закивал, а потом снова задал вопрос: из чего же получается этот русский тофу? Ситуация стала напоминать анекдот про папу, умственно-отсталого сына и море[18]. Волков не успел ответить, когда пробегавший мимо рабочий, видимо уже давно живший в городе, насмешливо бросил: «Бака-дэс[19]. Из коровы!»
Должно быть, Хаякава знал, как выглядит корова и как делают настоящий тофу, а потому его посетило видение ферментации, замачивания в соленой морской воде и прессования несчастной буренки. Картина, нарисованная его воображением оказалась неслабой. Паренек замер, по-лягушачьи приоткрыв рот, а потом спросил: много ли творога делают и едят в России? Волков не успел ответить — его отвлекли дела, зато вечером ему пришлось объяснять схему производства творога всей смене чтобы отвести от населения СССР подозрения в лютом садизме и коровоненавистничестве…
— …конечно, молодцы, — донеслось до него внезапно.
Он скосил глаза. Чуть в стороне высокий человек в военно-морской форме сел напротив дежурного и, вытащив из коробки папиросу, продолжил негромко:
— Молодцы-то они молодцы, а только разбранили нас ой-ёй как. Наши-то ребята эти линкоры по Севморпути еле-еле дотащили, даром что у них обводы ледокольные, а все же. Машины еле тянут, погода — черти ворожат, в кубриках холодно, влажно… А эти здесь: а что ж вы свои «Измаилы»[20] на металл разделали? Они не хуже наших «Фусо», а старые корабли оставили? Зачем? Нам, говорят, по соглашению новых линкоров строить нельзя, хотя мы во Владивостоке построим, только они официально вашими числиться станут. А вы такие хорошие корабли — на металл. Атташе прямо черным весь стал: они ж его в дерьмо мордой макают. И все так вежливо, как у них принято, все с поклонами, с улыбочками…
Моряк огорченно махнул рукой, дежурный принялся его утешать, а Волков вдруг подумал, что, конечно, общего в двух народах много, но ведь и различий — мама не горюй! На память ему пришла история, рассказанная в вагоне-ресторане подвыпившим милиционером, переводившимся на Дальний восток из Крыма…
— … Понимаешь, товарищ, цыгане — им же не объяснить, что Советская власть! Темный народ, да и вправду сказать — вороватый.
— Жулики, — согласился Всеволод Николаевич.
Милиционер обрадованно закивал:
— Во-во! Верно, товарищ, говоришь: жулье — мое почтение! Встали табором возле колхоза, ну и пошли, как у них заведено, поглядеть: где что плохо лежит?
— А что хорошо лежит — переложить, чтобы плохо лежать стало, — засмеялся Волков.
Но милиционер не поддержал веселья. Лицо у него мучительно скривилось, он махнул одну за другой две стопки водки и лишь тогда продолжил:
— Все так и случилось. Что-то кто-то у колхозников подтибрил: где курицу, где, извиняюсь, подштанники, где еще чего. Пришел вечером народ с бахчей: глядь-поглядь, а почитай в каждом дворе убыток. Ну, они, ясно дело — в милицию. Так, мол, и так: цыганва обнесла. Полуторку нам выделили, так что наряд быстро приехал. И в табор конечно, а там уже ругань, крики, прям смерть. Колхозники-то сами в табор пришли, да кой-чего из своего и сыскали. Ну и лают цыган, а те отбрехиваются…
Милиционер помотал головой, сунул в рот кусок соленой кеты и запил очередной стопкой. Вытер губы и продолжал:
— Вот, значит, а тут мы еще. Ну, и заарестовали, ясно дело, сколько-то. Так те цыгане все набегли, окружили, увозить не дают. Мы уж их и добром, и уговором, и пугать — ничего не выходит. Галдят, вопят, за руки хватают — того и гляди наган сопрут. А что ты думаешь? В толчее — мило-дело!
Рассказчик закурил, а Волков только кивал. Уж он-то хорошо представлял себе цыган, ни бога, ни черта не боящихся — только своего барона. Всё всегда привыкли на горло брать, и ведь понимают, сволочи, что коллективной ответственности не будет…
— Тут смотрим: подходит, значит, рота. Красноармейцы, да только не наши — японские. По обмену, значит, присланные. Впереди командир — молоденький такой, но при шашке ихней, японской, ну и при кабуре, ясно. Подошел поближе и вежливо так интересуется: что это тут происходит? Мы как могли, всех переорали, разъяснили японскому товарищу, что да как. Он посмотрел и своим бойцам скомандовал что-то — те вокруг нашей полуторки с арестованными встали и давай так расталкивать всех, чтобы нам, значит, проехать. Только цыгане все равно вопят, за руки бойцов хватают, за винтари, а уж ругаются так, что святых выноси. Слова такие, что аж в носу свербит и глаза слезятся…
«Велик и могуч русский язык», — подумалось Волкову, а милиционер тем временем продолжал:
— Вот кто-то из цыган и пусти по матушке Советскую власть и товарища Сталина. Японский командир услышал, вздрогнул, напрягся, а потом и говорит: мы, мол, выполняем приказ товарища Нобухито — товарища его божественного величества. А цыгане уже одурели в конец, и ну орать: мы, мол, твоего Нобухито на этом самом вертели — ну, ты, товарищ понял? Японец как услышал, шашку свою вытащил и как рявкнет. Рота его сразу в две линии развернулась и винты к плечу. Мы глазом моргнуть не успели: он шашкой махнул, и те как начали пачками садить. Причем представляешь: колхозников не трогают, а цыган прямо как траву на покосе кладут.
Милиционер замотал головой и снова приложился к стопке.
— Минуты не прошло — весь табор на земле лежит. Командир опять что-то крикнул, бойцы стрелять кончили, пробежались, и кто еще шевелился — штыком! А этот командир ко мне поворачивается и говорит: за оскорбление священных имен товарищей Сталина и Нобухито, наказание одно — смерть. А потом к председателю колхоза подошел и спокойно так спрашивает: где ему, мол, роту разместить можно? У него и приказ есть: в этом колхозе на постой, значит, встать. И еще говорит, что его ребята, если что, помочь могут. Тот на него поглядел, и ну блевать. А японец
