Только если в тот раз дитя выжило. Что, если так? Что, если она прибыла сюда? В этом случае она как раз сейчас должна будет пройти Ритуал. Пятнадцать зим. Восприимчива к Потоку. По его спине пробежал холодок. Только представьте, что это может означать. Гниль в Имланде. Дитя Одина, бегающее по одиннадцати государствам? Бесхвостый зверь в лесу? Или в какой-нибудь деревне? Если она явится на Ритуал, он погиб. Она – единственное, что связывает его со слепыми. Всё будет кончено. Абсолютно всё.
Какая абсурдная мысль! И это может служить ему утешением. Во-первых, Ритуал в тот раз не удался. Дитя так и не появилось на свет, оно исчезло в вечности. Его поглотили круги воронов. Пожрали камни. Во-вторых, оно бы всё равно погибло, ведь действо происходило посреди зимы. Новорождённое. Обнажённое.
Обнажённее Дамайянти. Урд смотрел, как играют мышцы на её животе, и чувствовал, как потеет. Резко распахнулась дверь. Урд мгновенно накинул на голову капюшон. Он услышал мужской голос, с трудом перекрывавший шум из зала.
– Твоя очередь, Дамайянти.
– Иду, – ответила она. Дверь закрылась, и Урд поднялся.
– Позволь мне всё же не препятствовать искусству, – сказал он и понадеялся, что она уловила язвительность в его голосе. Он покинул её, закрыл за собой красную дверь и стал протискиваться через толпу мужчин к входной двери. Никто не смотрел на него. Все были увлечены совершенно другим.
На зал опустилась тишина, и раздался мягкий бой барабанов. Проклятая Дамайянти! Проклятое слеповство! Его рука уже лежала на дверной ручке, но Урд был не в силах уйти. Его взгляд устремился на сцену, как и все остальные взгляды в зале. Дамайянти стояла на кончиках пальцев, переплетя руки над головой. Внезапно она упала, как будто колени её подломились. Мужчины ахнули. Барабаны замолкли. А потом снова зазвучали. Редкие удары, похожие на биение сердца. Дамайянти поднялась с пола, исполнив невообразимый мостик. Казалось, она висит на невидимом канате, продетом в пупок. Сила другого мира подняла её в вертикальное положение. Барабаны завибрировали. Она подняла ногу и обвила ею шею безо всякого усилия. Хвост изогнулся и поднял её юбку, чтобы каждый зритель мог увидеть её запретный плод. Мужчины начали потеть.
Урд оскалился, рванул дверь и выбежал на улицу. Он тяжело дышал. Дождь ещё не кончился, но он хотя бы выбрался на воздух. Урд не такой, как другие мужчины. Он не позволит лепить из себя, как из глины. Он сильнее них. А ещё он Урд-отче. Член Совета.
Он пошёл по тёмной стороне улицы. Очень скоро Урд увидел девушку, которая уже встречалась ему сегодня вечером. Он остановился неподалёку от неё, и шлюха заметила его приближение, ведь она уже научилась распознавать нерешительных мужчин.
Девушка улыбнулась и двинулась в его сторону, покачивая бёдрами, как старая любовница. Она была далеко не страшной. Ей не было и двадцати лет. Урд рассмотрел длинные волосы цвета меди. Платье её было поношенным, подол юбки измазан грязью. Но горло чистое. Тонкое, свежее и нетронутое.
– Ты вернулся… – она прижалась к нему грудью, но у неё хватило мозгов не трогать капюшон. Он провёл пальцем от её подбородка вниз по шее. Оно было невыносимо нагим, и именно его он сожмёт своей железной хваткой. Пока она не перестанет дышать. Пока не замолчит. Пусть скажет спасибо самой себе. А что ещё ему остаётся? Рисковать, если она вдруг его разглядела? Ждать, когда слухи поползут по берегу реки и доберутся до Эйсвальдра? Нет. Если он что и узнал сегодня вечером, так это то, что может сам вершить свою судьбу. Между её грудями висело украшение в форме ворона. Амулет на счастье. Защита Всевидящего. От иронии происходящего нельзя было не рассмеяться.
– Пойдём со мной, – прошептал он.
Она улыбнулась и последовала за ним, как агнец.
Услуга
Дождь заключил Эльверуа в тиски непогоды. Отец начал страдать от неё ещё за завтраком, но Хирку мало беспокоило, мокро на улице или сухо. У неё имелись дела. Новый план. Не слишком хороший, но другого у неё не было.
Она шла по тропинке вдоль Аллдьюпы, терзаясь воспоминаниями о том, как накануне всё пошло не так. Безупречный Ример, похожий на изображение бога, стоял на фоне тёмных скал Пика Волка. Она попросила его о помощи. Безуспешно. Хирка крепче обняла свою корзину, но это не прогнало из её памяти воспоминаний о ледяном взгляде Римера и кривой ухмылке в уголках губ, когда он подумал, что она пришла, чтобы втереться к нему в доверие. Чтобы получить помощь для избрания. Охотница за удачей. Её живот скрутило. Дождь глухо барабанил по плащу, и она опустила капюшон ниже, и узкая тропинка между деревьями оказалась словно заключённой в рамку.
Ример – придурок! Разве они не были знакомы с тех пор, когда ей было девять? Сколько раз она помогала ему придумывать идиотские объяснения дыркам на коленках штанов? Или ссадинам? Она сочувствовала ему, потому что Римеру приходилось тайно убегать по вечерам из дома, чтобы делать то, что для неё было совершенно естественными занятиями. Её никогда не беспокоила его принадлежность к роду голубой крови. Его имя и история были ей абсолютно безразличны. На его благосостояние она плевать хотела, ведь оно было настолько велико, что у Хирки всё равно не хватило бы воображения осознать его размеры. И то, что семьи, вроде обитателей Глиммеросена, становились какими-то странными из-за присутствия в деревне семьи Совета, – это их дело. Хирке совершенно не хотелось блуждать по коридорам Эйсвальдра. Наоборот. И теперь он обвиняет её в том, что она хотела им воспользоваться? Дурак!
Хирка зашагала быстрее. Тропинка пересекала ложбину на холме, и под ногами хлюпало. Придётся ей чистить башмаки, когда вернётся домой. Её обувь промокла и испачкалась больше, чем тот назойливый ворон. Она дала ему имя Куро. Он перелетал с дерева на дерево и всегда находился немного впереди неё. Он искал убежища под кронами деревьев, пока ждал, когда она его догонит. Блестящая тень. Всегда рядом, всегда недосягаем.
Хирка вздохнула. Она не могла винить Римера, и это было хуже всего. Она видела, как Кайса из Глиммеросена пресмыкалась перед Илюме, как рабыня. И Ример сам сказал, что Силья просила его о помощи. Что, Шлокна её побери, она хотела от Римера, у неё же и так всё есть?
Эхо смеха Сильи раздалось в её мыслях: Маннфалла, Хирка! Шипучие вина, шёлковые платья и юноши голубой крови, которые хотят танцевать ночь
