В доме Ан-Эльдеринов тесниться не приходилось. Не имело никакого значения, сколько имлингов в нём проживает. Илюме, Ример, брат отца Данкан со всеми своими домочадцами. Больших комнат было слишком много. Полы слишком ярко блестели. Ример оглянулся, отметив движение краем глаза. Всего лишь зеркало. Дворец Ан-Эльдеринов увидел его. Всегда видел его. Каждый миг каждого дня с тех самых пор, как он появился на свет. Это не дом, это место, где с тебя не сводят глаз. Сцена, на которой ты открыт для всех взоров и где тебе поклоняются. Ример отметил, что после того как он вошёл во дворец, его походка изменилась. Шаги стали короче и твёрже. Внезапно его посетило воспоминание. Ему пять или шесть. Илюме учит его ходить с должной осанкой. Она поднимает его подбородок вверх, и её ноготь нечаянно царапает ему губу. Вкус крови. Воспоминание исчезло так же быстро, как и появилось.
Илюме остановилась у библиотеки и отправила Прета спать. Это помещение было тесным и переполненным вещами, несмотря на свои размеры. Тёмные стулья, обтянутые кожей, и шторы от потолка до пола поглощали неяркий свет ламп.
– До завтра займёшь одну из своих бывших комнат. – Илюме положила плащ на стул. Стройная служанка схватила его и быстро скрылась. Илюме села, и Ример обратил внимание на то, что она опирается на руку. Он улыбнулся и понадеялся, что Илюме этого не заметила. Он распознал попытку манипуляции с целью добиться от него желаемого, но не снял свой плащ.
– Нет.
Илюме кашлянула. Он ждал продолжения, но его не последовало. Она даже не упомянула, что при свете дня легче искать дорогу. Они проделали долгий путь, на протяжении которого их отношения напоминали приливы и отливы, какие бывают у самого Потока. Возможно, она устала больше, чем он думал? Или обозлилась? На какое-то мгновение Ример задумался, не остаться ли, но тут же понял, что она молчит намеренно. Последнее слово, очевидно, не было произнесено, но оно наверняка не будет сказано сегодня ночью.
– Спокойной ночи, матерь, – Ример вышел из комнаты.
Он медленно прошёл по дворцу, но побежал, как только оказался на улице. Ни повозка, ни лошадь не смогут доставить его туда, куда он направляется. Он нёсся по пустым торговым улицам к Чертогу Всевидящего, к белой стене, возвышавшейся перед ним. Она была наклонной, её прорезали сотни узких окон, которые в другое время использовались как бойницы. Сердце его бешено стучало. Проходя через ворота, он кивал стражам, и они сонно кивали ему в ответ. Эйсвальдр спал. Но он был тем, кем был, и шёл, куда хотел.
Ример продолжил свой путь по залам и садам городского лабиринта. Он поклонился Башне Всевидящего, единственному месту, где ему ни разу не довелось побывать. Туда допускались только двенадцать. Где-то там отдыхал Всевидящий. От этой мысли, как и в детстве, у него закружилась голова. Он прошёл мимо башни, остановился и окинул взглядом Блиндбол. Тысячи покрытых лесом гор возвышались перед ним насколько хватало глаз. В темноте они казались серыми, но он знал, что на самом деле они имеют цвет сочной зелени. Эти сады и вид на Блиндбол были доступны только приближённым Всевидящего. Красота недоступна, если ты не живёшь или не работаешь в Эйсвальдре. Но многие слуги обходят это место стороной, чтобы не видеть Блиндбола, про́клятых гор. Запретных гор. Места, откуда, по преданиям, давным-давно явились слепые.
Приближался рассвет. Ример покинул Эйсвальдр и направился в горы по забытым тропам. Вверх и вниз по холмам и пригоркам, между редкими деревьями хвойного леса, по подвесным мостам, которые терялись в туманной дымке.
Скоро станут видны очертания лагеря. Он располагался в диком и прекрасном месте среди деревьев на одной из горных вершин. Его лагерь. Скоро он будет дома. У своих. Там, где он просто Ример.
Лагерь Колкагг.
Дикарь
Хирка проснулась от какого-то звука. Она вздрогнула, но и этим утром её разбудили не Колкагги. Куро. Ворон с жидкими перьями расхаживал по земле. Она села слишком резко и ударилась головой о каменный уступ, нависавший над её головой. Боль разлилась от основания черепа к плечам. Она тёрла голову, пока не стало легче. Спина ныла от неровности грунта, на котором она лежала, но выбора у неё не было. Вчера вечером начался дождь, и ей пришлось забраться под эту горбатую гору. Во всяком случае, она не промокла. Хирка смотала куртку и вылезла из своего укрытия.
Дождь кончился. Мох сверкал росой, лёгкий туман уже таял среди елей. Куро взлетел на ветку и принялся жаловаться. Если бы не его стоны, Хирка с трудом поняла бы, жива она или уже мертва. Она шла по тёмному ельнику столько дней, что потеряла счёт времени. Семь? Восемь? Всегда на юго-восток. В сторону Равнхова. Из-за боязни встретить Колкагг она держалась в стороне от дорог и от имлингов. Территория во многих местах была непроходимой, как сейчас. Под ногами у неё были только поросшие мхом камни. Она как-то едва не застряла в них и научилась быть осторожнее. Сломать лодыжку проще простого, и что она в таком случае будет делать совсем одна?
Отец…
Каждое утро, когда она вспоминала, что его больше нет, сердце её опускалось в груди. Каждый вечер перед её глазами возникала лачуга, объятая пламенем. Всё, что у неё было, умерло. Сгорело. Она нарушила закон, когда отдала часть отца воронам, но вера в то, что это спасло его, начала сходить на нет. Ничто не может спасти от смерти обычного имлинга. Отец находился в Шлокне, там, где рано или поздно оказывается каждый. Там все спят вечным сном. Все, кроме имлингов вроде Римера. Эти сливаются с Потоком, становятся частью того, что было, и того, что будет.
Ример.
Она помнила, как его глаза горели, когда он смотрел на пламя погребального костра её отца. Она начала тосковать по Потоку. Тоска вгрызалась ей в грудь и заставляла вспоминать, как он схватил и держал её у трактира. Хирка поспешила подумать о чём-нибудь другом. Она съела последний кусок копчёной колбасы и несколько твёрдых ягод черники, которую насобирала днём раньше. Осень наступила рано, но девушка уже успела проделать бо́льшую часть пути. Но дорога не может длиться вечно, ей надо добраться до Равнхова.
Хирка влезла на камень и
