Однако ушлый делец начал юлить, говоря о бедности варшавян, ну и прочую пургу гнать.
– Да что вы говорите? Поляки – известные ювелиры. А у меня дом разваливается, новый купить не на что, детей кормить нечем, на море не свозишь, – завздыхал я.
Тут пришлось так подставляться, поляк, видимо, считал, что советские люди так просто взятки не берут, видимо не с теми общался. А я беру, мне по фигу. Делец сразу оживился и спросил, доставая из портфеля дорогую коробочку, оббитую красным бархатом:
– Как насчёт маленького презента? Одно из самых дорогих и совершенных ювелирных изделий, диадема ювелира Франка.
– Это мне ничего не говорит, – с безразличием пожал я плечами. – Вот золото мне интересно. Давайте, доставайте все, что у вас есть в портфеле. Он явно тяжёлый, и там многое у вас сохранено.
Не сразу, но убедил, в основном угрозами прервать переговоры, показать содержимое портфеля. Да уж, четыре килограммовых золотых слитка, с десяток явно дорогих ювелирных украшений, все в упаковках, думаю, тут солидно набирается. В общем, я категоричным тоном заявил: или я всё забираю, или иду в Варшаву. А если мне передадут всё это, то Варшаву атаковать я не буду, но только её. Пусть мэрия других польских городков сама откупается. Тот внял мне и с горестным видом спросил:
– А как мне убедить начальство, что вы сдержите слово?
– Слово офицера для вас подойдёт? Если нет, готов написать расписку.
– Хотелось бы получить и то и другое.
– Хорошо.
Я дал слово офицера, что до конца войны не буду участвовать в штурме Варшавы, как и моё подразделение, другие советские офицеры мне не подвластны, и говорил я тут только за себя и своих подчинённых. Потом расписку написал на листке из своего блокнота. При этом попросил дельца написать расписку, что я получил подарок, а офицер, что стоял с ним, во второй раз подписался. Как свидетель. Расписка по моей просьбе была на немецком языке. После этого прихватил портфель, который мне вместе с дарами отдали, держа его в одной руке, а во второй тот же платок, я направился обратно. Дошёл благополучно, хотя казалось, что в спину вот-вот прилетит пуля. Забравшись в танк, бросил портфель на место механика-водителя и стал разворачивать танки. Несмотря на то что до перекрёстка нужно было проехать всего несколько километров, я всё же дал обещание, что в сторону Варшавы не пойду. Летуны не понимали, почему танки на месте разворачиваются, но им пришлось последовать общему примеру, и, перестроившись на ходу, колонна вернулась к позициям уничтоженного батальона. К нужному мне аэродрому, что находился возле города Радом, и другие пути найдутся. Сейчас километров пятнадцать проедем, и повернём.
Двигались мы на максимальной скорости, какую мог поддерживать японец. Надо было все же изобразить его потерю при штурме батальона! Добравшись до перекрёстка, мы остановились на опушке небольшого леса. Выбравшись из тяжа, я недовольно посмотрел на небо, где крутился воздушный разведчик, тот с полчаса как появился. До наступления темноты ещё около часа, тогда и избавимся от соглядатая-стукача. Когда я подошёл к грузовому «Опелю», летуны уже покинули кузов, Тарасов вышел вперёд.
– Что это за встреча с немцами была?
– Извините, рассказать не могу… сразу… – всхлипнув от смеха, сказал я, после чего пояснил сразу же заинтересовавшимся лётчикам: – Те немцы и поляки, что руководят Варшавой, с чего-то решили, что я собрался взять штурмом город. Слухи о том, что мой отряд невозможно уничтожить, уже вовсю гуляет по тылам. Мне даже дали кодовое наименование Феникс. Так вот, они решили со мной договориться и выслали своего человека, чтобы откупиться от меня, предложили драгоценности, чтобы в Варшаву я не ходил. И знаете, что самое главное?
Я осмотрел летунов, которые внимательно слушали, у некоторых мелькали усмешки, но молчали все, пришлось продолжить:
– А самое забавное в том, что в Варшаву я и не собирался идти. Нам нужно было проехать три километра и повернуть на город Радом, у которого и находится нужный нам аэродром. Но немцы так перетрусили, что были готовы на всё и отдали мне целый портфель разных драгоценностей и золотых слитков. Даже пришлось расписку написать, что воевать в Варшаву я не пойду. Да и не приближусь к ней. Вместе с распиской я дал слово офицера. Они моей шутки не поняли, что в Союзе офицеров нет.
И вместе с летунами посмеялись над комизмом ситуации. После чего я сказал Тарасову:
– Отправлю вас к нашим, портфель со всем содержимым заберёте с собой. Так как добыл их я, то сам решу, куда потратить. Я танкист, так что на закупку оборудования для производства бронетехники и желаю потратить эту добычу. Или, как тот делец сказал, презент. Нужно опись ценностей сделать, с росписями всех присутствующих, ну и назначить ответственного за хранение и передачу в Гохран.
– Этим мой зам займётся, – Тарасов положил руку на плечо своего бомбардира. – Сейчас оформим, или чуть позже?
– Пока светло и этот гад в небе, есть время. Как стемнеет, двинем дальше без этого соглядатая.
– Хорошо.
Я сходил к тяжу и достал портфель и газету с моим фото. Газета пошла по рукам, а я рассказал, как дело было и как танк смог уничтожить. Потом оформили передачу драгоценностей. И всё, за портфель теперь отвечал бомбардир. Ну а я органам советской власти написал, мол, такой-то и такой-то, прошу направить эти средства на
