Во время моего дежурства Фезер заснула. По крайней мере, отвечать она перестала. Мне нравится думать, что мой голос подействовал на нее успокаивающе, но, возможно, ей просто стало до смерти скучно.
К этому моменту все мы уже едва держались на ногах от усталости, голода и жажды и потому единогласно решили, что самое лучшее сейчас – лечь спать.
Мы устроились на полу в главном зале, положив под голову рюкзаки. Вы, наверное, думаете, что я еще долго ворочался, не в силах заснуть. Вовсе нет. Темнота, мертвая тишина и сильная усталость быстро сделали свое дело. К тому же ничего другого, кроме как забыться сном, мне попросту не оставалось. Надо признать, что, невзирая на все недостатки, порожденные моей негармоничной и незрелой личностью, одно достоинство у меня явно присутствует: я могу легко абстрагироваться от обстоятельств, над которыми в настоящее время не властен. Иногда, правда, под этими обстоятельствами подразумевается «жизнь как таковая».
Итак, я проснулся. Минут двадцать я просто лежал, пялясь в потолок, и вдруг услышал справа от себя какие-то странные звуки. Долго ломать голову над вопросом, кто бы это мог быть, мне не пришлось: я узнал этот размеренный ритм дыхания, который время от времени нарушался частыми вдохами и выдохами, словно бы Молли не хватало воздуха.
Я сел, нащупал шнур-фонарь, который положил рядом, перед тем как заснуть, и пополз в сторону Молли, стараясь производить достаточно шума, чтобы мое появление не стало для нее неожиданностью. Приблизившись, я на ощупь нашел ее руку и прошептал:
– Идем со мной.
Держа Молли за плечи, я повел ее туда, где, по моим ощущениям, находился вход в коридор. Промахнулся я всего на пару ярдов. Оказавшись в коридоре, мы прошли футов тридцать, после чего я зажег фонарик и опустил его, чтобы он светил нам под ноги.
Молли растерянно заморгала, щурясь от света.
– Что ты задумал? И почему мы здесь? – спросила она тихо.
– Хочу тебе кое-что показать, – так же тихо ответил я.
– Лучше не надо.
– Тебе стоит это увидеть.
– Нолан, я не хочу туда идти.
– Тогда оставайся здесь и страдай дальше, а я пошел.
С этими словами я решительно зашагал вперед. Молли присоединилась ко мне через несколько секунд.
Мы дошли почти до конца коридора и свернули налево, в узкий туннель.
– Теперь осторожнее, – предупредил я, удостоверившись, что мы почти на месте.
Когда пол перед нами внезапно исчез, я остановился и поднял фонарик выше.
В его слабом свете вода казалась мутноватой, а стен, ограничивающих бассейн, вовсе не было видно, и складывалось впечатление, будто это просто-напросто небольшое озерцо в пещере – привычный пейзаж для Молли, которая в детстве исколесила с родителями всю Калифорнию вдоль и поперек. И тем не менее сейчас она взирала на него с изумлением.
– А та площадка, что вы нашли, – она где-то там, дальше?
– Ага.
Молли стянула с себя футболку.
– Ты чего это? – растерялся я.
Она расстегнула джинсы и сняла их.
– Я не собираюсь спать в мокрой одежде.
– А, тогда понятно.
– Нижнее белье снимать не стану, не переживай.
Я пребывал в смятении: раздеваться или нет? Вещи будут сохнуть долго – в этом я уже убедился. Когда я наконец определился, Молли исчезла под водой, как профессиональная ныряльщица.
Я же вынул из кармана рубашки все ценное и осторожно погрузился в бассейн, чувствуя себя дедушкой, присматривающим за резвой внучкой.
– Вы заметили, что они все разные?
Молли рассматривала пиктограммы на поверхности камня.
Я подошел и принялся снова разглядывать рисунки. И понял, что Молли права. Еще в прошлый раз я обратил внимание на то, что каждый квадрат состоит из четырех-шести символов. Всего таких символов я насчитал около сорока: были среди них и простые геометрические фигуры, и снопы колосьев, и овалы с шестью исходящими от них лучами – я еще подумал, что это изображения солнца или какого-нибудь священного жука. Но если тогда все это казалось мне системой повторяющихся картинок – так уж устроено человеческое сознание: при первом взгляде на нечто подобное мы начинаем выискивать одинаковые образы, дабы было на что опереться, – то теперь я ясно видел, что каждый из сотни квадратов абсолютно уникален.
– Хм.
– Здесь пятно.
На отполированной поверхности темнела какая-то бурая клякса.
– Это кровь. У Джеммы рана на руке кровоточила.
– Нолан, так что это вообще такое?
– Не знаю. Словарь. Миф о Сотворении мира. Опись имущества. Ученые разберутся.
– При условии, что они вообще когда-нибудь это увидят.
Я и сам сомневался в реальности подобной перспективы, но признаваться в этом не стал.
– Обязательно увидят, Молл.
– Нолан, а как мы отсюда выберемся?
– Завтра утром Фезер снова проверит, вернулся ли Дилан. Если нет… Мы обсудили с ней возможный план действий: ждать его весь день или проплыть вниз по реке до места, где был разбит лагерь. Она согласна на оба варианта.
– Но куда, черт побери, мог подеваться Дилан?
Эта девушка, в мокром нижнем белье, с дрожащим от обиды и возмущения голосом, меньше всего напоминала сейчас непробиваемую Мамочку Молл.
– Ну, он ведь отправился на поиски еды. Наверное, попросту не рассчитал время. Или не справился с плотом, потому что начался шторм. Может быть, прямо сейчас, пока мы разговариваем, он успешно решает эти проблемы и завтра ни свет ни заря уже будет на месте, после чего наше положение начнет стремительно улучшаться.
Она посмотрела на меня с надеждой:
– Ты и правда так думаешь?
– Ты ведь его видела, Молл: у парня необъятное «эго», а значит, имеются амбиции и чувство собственного достоинства, которые не позволят ему позорно сбежать.
– Хорошо, кабы так.
– Молли, да что с тобой? Ты, разумеется, не обязана ничего объяснять, но если хочешь поделиться – я готов.
Взгляд Молли скользнул по картинкам; она оттолкнулась от камня и побрела к краю платформы. Там она уселась, поджав колени к подбородку и обхватив их руками.
Я устроился неподалеку и вынул из пачки сигарету. Осталось еще одиннадцать штук. Справедливо рассудив, что зажигалку стоит поберечь, я чиркнул спичкой и только сейчас обратил внимание на спичечный коробок. Он был из бара в Санта-Монике, где мы с Кристи провели тот достопамятный вечер, когда я решил поставить крест на киноиндустрии. Владелец бара был невероятным ретроградом, то есть вел непримиримую борьбу с прогрессом в любой его форме. Именно по этой причине в течение многих лет после того, как в Лос-Анджелесе ввели запрет на курение в общественных местах, он упрямо продолжал заказывать для своего бара фирменные спички. Наверное, посетителей, которым чуть за двадцать, этот факт порядком удивлял: зачем в баре, где нельзя курить, спички? Это все равно что вывесить меню
