— Это какой величины должна быть рыбка, чтобы в одиночку начать ледоход? — усомнился Гардиано.
— Сам я его в глаза не видывал, — честно признал царевич, — но те, кто видел, баяли, что длиной он с двух добрых тяжеловозов, а толщиной с африканского чудо-зверя гиппотавра. Ведь это не просто рыба-сом с большим усом, это самый старый Сом на реке. Он у местного Водяного навроде коня. Только Водяной царь беспробудно дрыхнет в дальних бочагах, а Сом на зиму зарывается в тину посередь Молочной и ждет первого солнышка. Как почует — пробудится и начнет резвиться. Правда-правда. Ну чего ты ухмыляешься?
— Большинство народных поверий имеет под собой… — наставительно начал ромей, и осекся. В разводье посередь реки и впрямь стремительно мелькнуло нечто огромное, чешуйчатое, зеленовато-крапчатое. Над Молочной с гулким уханьем возрос водяной столб величиной с немалое дерево. От места сокрушительного удара зазмеились, разбегаясь в стороны, длинные расколы. Радостно заплескалась черная освобожденная вода, добротно возведенный мост содрогнулся на врытых в речное дно быках-опорах.
Мирно шагавшие по своим делам горожане поступили сообразно нраву и характеру. Робкие с привизгами бросились наутек, роняя корзины с покупками и поспешая к спасительным берегам. Народ посмелее да повеселее шарахнулся к перилам, толкаясь локтями и высматривая широченную спину Старого Сома.
Молочная клокотала, бурлила и вскипала. Огромные льдины с противным скрежещущим хрустом наползали одна на другую. Вздыбливались на ребро, являя бугристую исподнюю часть, переворачивались и соскальзывали в черную речную глубину. Выныривали и уплывали вниз по течению, к далекому Морю-Океану.
— Вон он, вон! — наперебой орали зеваки, тыча перстами в рвущуюся прочь из ледяных оков реку. — Да буркалы протри, дурачина, не туда таращишься! Плещется, чтоб мне лопнуть! Батюшка Сом проснуться изволили!
Как буйный пьяница во хмелю, река раскачивалась из стороны в сторону, с размаху шарахаясь волнами в берега. Льдины вращались, сталкиваясь друг с другом, истирались в мелкое ледяное крошево. В кипении закручивающихся водоворотов и бешеной пляске льдин вновь неспешно поднялась и сгинула широченная чешуйчатая спина со смехотворно маленьким плавничком — даже упрямец Гай не смог отрицать увиденного собственными глазами. В эллинских трактатах о людской натуре, читанных Пересветом, эдакая склонность сомневаться во всем и не доверять ничьим словам без изрядного подтверждения именовалась «скепсисом».
Молочная яростно рвалась на свободу из долгого зимнего плена. Плывшие вниз по течению льдины с шелестящим скрежетом ударялись о мостовые опоры, разлетаясь острыми осколками.
— Кажется, я что-то вижу там, внизу, — надо было очень хорошо знать принца Кириамэ, чтобы понять, что он нешуточно взволнован. — Похоже на женщину-каппу… на русалку.
— Дались тебе русалки, повсюду грезятся. Не время еще им хороводы водить. Спят они, — уверил нихонца Пересвет. Гай, мешковато вывалившись из седла спокойного гнедого конька, перегнулся через перила. Щурясь, вгляделся в бурлящую и сверкающую на солнце воду Молочной.
— Там действительно что-то есть, — бросил он через плечо. — Только вряд ли это прекрасная нимфа. Больше смахивает на огромный клок водорослей. Или… или на волосы.
— Какие такие волосы? — царевича словно выбросило прочь из седла и швырнуло к ограждению моста. Подле самой опоры-быка и впрямь колыхалось нечто длинное, струящееся, упрямо противостоящее бешеному напору течения и не двигавшееся с места. Проплывавшие льдины то и дело скрывали загадочное нечто, и Пересвету помстилось, что черные лохмотья обрамляют нечто светлое, овального очертания…
Не дав себе времени поразмыслить или испугаться, царевич боком перемахнул перила и, цепляясь за обледенелые балки опоры, пополз вниз.
— Т-тацу! [Стой!] — не то выкрикнул, не то сдавленно взвыл Кириамэ, спрыгивая на доски моста и кидаясь следом. Ромей перехватил его за плечо, быстро и яростно прошипев:
— Не голоси. Ты ему не нянька. На него смотрят люди, будущие подданные. Лучше помоги, — и, разжав руку, кинулся наперерез медленно вползавшей на мост телеге, груженой бочками и запряженной могучим каурым тяжеловозом.
Спуститься оказалось непросто. Пару раз Пересвет едва не сорвался, окарябав ладони и мертвой хваткой цепляясь за влажное, скользкое дерево. Под ногами черным потоком в разводьях белой пены и серых пятнах ломающихся льдин безостановочно летела Молочная. Стоило чуть сосредоточиться и задержать на ней взгляд, как голова начинала идти кругом от ощущения, что тебя увлекает вместе с бешеной весенней рекой, а рот наполнялся медно-кислой слюной, предвестницей тошноты. Царевич с силой мотнул головой, стараясь опомниться — и сафьяновая шапка с куньей опушкой, жемчужной пряжкой и соколиным пером, не булькнув, алым пятнышком бесследно сгинула в плещущих волнах.
Счастливого плавания, пожелал ей Пересвет, велев себе неотрывно глядеть только на толстые, обросшие бахромой желтых сосулек, балки моста, тщательно выискивая опору для рук и ног.
Что-то смазало по плечу, гибко скользнув вниз. Наверху смекнули поспешно раздобыть веревку и скинуть ее Пересвету. Изловив болтающийся пеньковый хвост, царевич обернул его вокруг пояса, затянул узел покрепче и перевел дух. Ежели он теперь и свалится, его выудят прежде, чем он до смерти нахлебается ледяной водицы. Ну, во всяком случае он на это надеялся.
Добравшись до самой нижней, сложенной квадратом опоры из могучих толстых бревен, Пересвет осторожно присел на корточки. Сосредоточился, как наставлял Кириамэ, отрешился от всего, кроме необходимости выяснить, что за черная штука полощется в воде. Вот она, совсем рядом. Надо только дотянуться и схватить.
Вода в реке была обжигающе холодной. Кисть онемела, холодные мурашки побежали вверх, к локтю. Пересвет даже не понял, что проносящаяся мимо льдина зацепила его зубасто-шершавым краем, едва не сбросив в реку. Веревка натянулась, задрожала. Что-то мягкое, липкое вкрадчиво обволокло немеющие пальцы, согнутые неловкими крючьями. Вцепившись в добычу, царевич что было сил потянул трофей, преодолевая упругое сопротивление воды.
Сперва ничего не вышло, но, повозившись и покряхтев, ему удалось слегка приподнять темную густую массу.
Спустя десяток заполошных ударов сердца Пересвет осознал, что его рука почти по запястье погрузилась в мокрые, спутанные кудри. И что смотрит он прямо в явившееся над бурлящей водой синеватое пятно лица. Не русалки, но утонувшего человека. От неожиданности Пересвет разжал сведенные судорогой пальцы. Заорал, нырнул рыбкой вперед и обеими руками вцепился в тяжелого, увлекаемого водой утопленника — верней, утопленницу, ведь у мужчины не могло быть настолько густых и длинных волос. Кириамэ не в счет.
— Эй! — заорали сверху. Пересвет запрокинул голову,
