— Езжай обратно, за чем дело стало?
— Нет, — скривился Гай. — Никому не дано дважды войти в одну и ту же реку. Слишком многое в моей жизни пошло наперекосяк. Наверное, я сам был в этом виноват. Но я был глуп, слеп и молод.
«Ты и сейчас вовсе не старик», — мысленно возразил царевич. Они с Кириамэ не сговариваясь, решили, что Гай Гардиано старше их на добрый десяток зим, но, похоже, ошиблись. Теперь ромей казался их ровесником, усталым и запутавшимся. Пересвет, казалось, видел колышущиеся за его спиной призрачные тени, неотступные воспоминания о прошлом. Призрачные демоны, норовившие протянуть из небытия бестелесные руки с цепкими когтями, мертвой хваткой вцепляясь в плечо. Или в горло.
— Расскажи мне, — сторожко, точно ступая по тонком льду, попросил Пересвет. — Расскажи, полегчает. Это из-за Лючианы ты так убиваешься? Или… или из-за ее братца?
— Вот даже как? — вопросительно поднял бровь Гардиано. — Не думал, что до здешних краев долетают слухи о похождениях семейства Борха.
— Ну, не совсем же мы посередь глухого леса торчим на болотной кочке, — обиделся за родную сторону царевич. — Но вообще ты прав: слыхали звон, да не ведаем, про что он. Мне вот известно, что был такой Сесарио Борха да сгинул бесславно. Многие в италийских краях вздохнули с облегчением, когда его не стало.
— Его прозвали Бешеным жеребцом, — Гай зацепился взглядом за вытянувшееся пламя свечи, словно видя в нем былое, ведомое ему одному. — Из-за скачущей лошади на фамильном гербе… и еще из-за нрава, неподвластного никакой узде. Раз тебе не нужно ничего растолковывать нем… и обо мне, ты, наверное, поймешь. Порой я ненавидел его и желал ему смерти. Порой — беспрекословно исполнял его приказы, понимая, что Борха позарез необходим нашей бедной, измученной стране. Италика — россыпь независимых городов и мелких княжеств, где все грызутся со всеми. Слишком много застарелой вражды, слишком много раздоров. Былая власть Ромуса уходит в прошлое. Сесарио мог стать тем человеком, что соберет Италику в единый железный кулак… но правитель из него вышел бы скверный. Знаешь, однажды совет Ромуса нанял его привести к покорности область неподалеку от города. Он осадил замок, защищаемый местной контессой. Княгиней, по-вашему. Контесса Изабо была отважной женщиной и знала, что на выручку спешат армии сына и мужа. Она поднималась на стены и насмехалась над Борха, а ее солдаты отражали все его наскоки. Ох, как она умела ругаться, — ромей мечтательно прищурился. — Никогда не повторялась. А вот ее сын совершил ошибку. Так торопился на помощь матушке, что пренебрег разведкой и осторожностью, угодив в засаду. Борха притащил пленного юнца под стены и пригрозил отрубить голову, если Изабо не сдастся.
— И что княгиня? — завороженно спросил Пересвет. — Приказала открыть ворота?
— Крикнула со стены, что еще молода и может родить других сыновей. Которых воспитает в ненависти к Борха и мстителями за погибшего старшего брата. Сесарио тогда засмеялся и заявил, что погорячился. Разве можно казнить сына на глазах любящей матери? Контесса может быть покойна, он не тронет и волоса на голове мальчишки, — Гай посмурнел. — Да, именно так и вышло. Юнца оттащили к коновязи, привязали к бревну и Борха отымел его. Снова и снова, пока парень не потерял сознание. А Сесарио очень вежливо известил контессу, что с завтрашнего утра наказание будет повторяться всякий час. Если он будет занят сам, то доверит процесс людям, на которых может положиться. Вот тут Железная Изабо потеряла самообладание. Облачилась в доспехи и вывела своих людей за стены замка. Бросилась в атаку и проиграла. Ее привели в шатер Борхи. Той же ночью он сделал с ней то же, что и с ее сыном. Я слышал, как она кричала от боли. И как Сесарио напоминал ей ее же запальчивые слова. Мол, он лично позаботился о том, чтобы у нее появились сыновья, которым она могла бы поведать о своем позоре. Если она избавится от плода, он вернется и заделает ей новый. Утром он вынудил бедную, измученную женщину подписать кабальный договор с Ромусом, и, смеясь, уехал. Когда подоспела армия ее мужа, сражаться было не с кем. Сын княгини удалился от мира, уйдя в монахи. Сама Изабо малость повредилась умом, супругу пришлось держать ее взаперти. Детей у нее больше не было. А может, и были, кто знает. Вот так. Рядом с этим человеком я провел почти три года. И, кажется, на каком-то повороте или в какой-то пьянке потерял себя. Потерял — и не могу найти.
«Я пожалею об этом».
Хорошо, стол был нешироким. Гардиано не успел уклониться, когда Пересвет быстро перегнулся через столешницу, на кратко-долгий миг приложившись к узким, вечно искривленным губам ромея. Ощутив сухую, горячую неистовость, доводящую до безумия жадную, нерастраченную потребность — быть рядом, доверять, любить… Быть живым.
Гай шарахнулся назад, словно и впрямь обжегся, обеими руками с силой оттолкнув царевича.
— Не надо, — голос ромея звучал почти умоляюще. — Не надо. Терциум, всегда третий лишний. Сколько не пытался, всегда приношу несчастья тем, кто со мной свяжется. Я разрушу ваше счастье. Мне не нужно оставаться здесь. Мне… — он сбился на родное наречие, осознал, что русич ничего не понимает, и сызнова настойчиво повторил: — Не надо. Ни к чему тебе лишние беды. Я уйду. Завтра же. Или сегодня. Вы больше никогда обо мне не услышите, обещаю.
«Уйдет. Ведь впрямь уйдет, — заполошно метнулось в гудящей, сбитой с толку голове царевича. — Как там твердит Ёжик? Угадай, что воистину ценно для человека, подбери к нему ключ и распахни потаенную дверцу в его душе. Только не ошибись и будь искренен».
Ох, не облажаться бы. Не очень пока царевич преуспевал в мудреной науке душеведения.
— Что бы сказал твой наставник, прознав, что ты бросаешь начатое на половине?
Пересвет очень наделся, что не допустил промаха. Что пущенная им стрела глубоко вонзилась в самый центр мишени, расщепив дерево и мелко дрожит после стремительного полета.
Гардиано осекся. Сморгнул, прогоняя дурные воспоминания. Мазнул ладонью
