— Почему? — удивилась Даша.
— Потому что им не надо самоутверждаться. Они и так благополучны и самодостаточны, у них нет комплекса неполноценности, что обычно толкает людей к желанию выделиться. А джинсы и футболки гораздо комфортнее и практичнее, чем, скажем, костюмы с галстуками…
И папа, усадив дочку к себе на колени, рассказывал ей об истории, о разных странах, о философии жизни. В комнате было темно, но Даша и не хотела зажигать свет: так хорошо ей было с отцом. Он уже представлялся ей не «амёбой» и не «пассивным лентяем», как обычно отзывалась о нём мать, а самым умным, мудрым и близким ей человеком на свете.
Глава 55
В августе родители повезли Дашу в деревню.
Даша ехала в маленьком трясучем автобусе-пазике мимо родных полей и лесов, и с удивлением отмечала, что её больше не укачивает и не тошнит от дороги, как два года назад, когда она с дедом Лёшей и бабой Нюрой на этом же самом автобусе ехала в Москву. Какой же маленькой она тогда была! А сейчас — уже почти ростом с маму, и совсем скоро её перерастёт.
Да, вот и пролетели эти долгожданные два года… Столько всего произошло, и чувствует Даша, что она стала уже совсем другой; что за эти два года, проведённые в Москве, повзрослела она на целую жизнь…
С замиранием сердца она соскочила с автобуса, жадно вдыхая тот самый деревенский запах скошенного сена, навоза и парного молока. Да, здесь всё осталось то же самое — те же ветхие деревянные избушки с резными наличниками на окнах; те же покосившиеся от времени скотные дворы. Те же петухи орут на заборах, хлопая крыльями; те же гуси, деловито крякая, спешат на водопой к подёрнутому ряской пруду. И те же бабушки-старушки, сидя на завалинках в своих неизменных галошах, тулупах и платках, с любопытством взирают на приехавших.
Вот и заветный дуб с тарзанкой… Возле него, как и тогда, шумят и толкутся дети. Только нет среди них уже Дашиных былых подружек и друзей. Другое поколение уже играет в эти игры, и Даша вдруг поняла, что эта страница в её жизни перевёрнута навсегда…
За зарослями ветлы, наконец, показалась изба бабы Нюры. Каким маленьким и дряхлым выглядел теперь этот дом! Даша бросила взгляд на крыльцо деда Игната, на котором, бывало, сидела Кристина, а Даша читала ей свои стихи. Теперь крыльцо это покосилось, а к полусгнившим ступенькам было не пробраться сквозь толщу репейника и давно не кошенной крапивы.
С другого крыльца, кряхтя и опираясь на палку, вышла баба Нюра. Она ещё больше постарела и, как показалось Даше, усохла и стала меньше ростом.
— Какая большая выросла… Прям невеста… — глядя на Дашу, прошамкала баба Нюра беззубым ртом.
Она троекратно, по обычаю, расцеловалась с Дашиными родителями.
— Ну, ташшите тюки на мост да идите в избу… Энти-то спят ишшо…
— Ба, а почему у деда Игната так крыльцо заросло? — спросила её Даша, — Не косят они его, что ли?
Баба Нюра не сразу ответила, уставившись в пространство выцветшими глазами.
— Помер он, Игнат-то… В позатом году аккурат на Сретение схоронили…
— А тёть Наташа?
— В город подалася.
Невесело стало Даше от этих новостей. Хотела было спросить у бабы Нюры про Володьку, но так и не решилась. Да и что баба Нюра могла про него знать? Дембель-то только в сентябре у него будет…
Даша поймала себя на том, что при мысли о Володе ей почему-то становится неловко и неприятно. Словно испоганена, навсегда загваздана чем-то нехорошим та прежняя, чистая ниточка, что связывала её ним.
Она поморщилась и поспешила переключить свою мысль на другое. Видимо, понимала в глубине души, что сама, своими же руками, по глупости замарала любовь свою…
Глава 56
Помимо Даши и её родителей, в доме бабы Нюры, как всегда, собрались и другие её дочери. Приехали, как обычно, тётка Людмила с Лариской, правда, уже без дяди Лёни. Тётя Люда уже второе лето подряд неохотно и с затаённой злобой в голосе говорила, что он в рейсе и что ему не дают отпуска; но все молчаливо догадывались, что произошло на самом деле, и что из этого «рейса» он теперь уже вряд ли когда-нибудь придёт.
Валентина тоже находилась в деревне — с маленькой годовалой дочкой Сонечкой. Сонечка ходила в памперсы и хныкала днями и ночами, никому не давая толком выспаться, чем вызывала глухое раздражение окружающих.
Особенно выбешивалась тётка Людмила. Когда ребёнок капризничал особенно громко, Людмила шипела на Валю с перекошенным от ярости лицом:
— Слушай! Заткни свою писклю! А то я её об стенку расшибу!!!
— Только тронь моего ребёнка! — кричала Валя со слезами в голосе.
Однажды конфликт достиг своего апогея. Под громкие вопли Сонечки Людмила и Валентина набросились друг на друга с кулаками, вцепились друг другу в волосы.
— Гадина! Сволочь! Ты мне всю жизнь поломала, зараза!!! — зверем ревела Людмила, валтузя сестру, как крысу.
— Пусти!!! — плакала Валя, — Это ты сломала мне жизнь, это из-за тебя я мать-одиночка!..
— Шлюха ты, а не мать-одиночка! И ребёнок твой выблядок!
— Рот свой поганый закрой!!!
Рассвирепев, Людмила повалила её на кровать, начала душить. Баба Нюра, наблюдавшая эту сцену, вжалась в угол, плакала, беспомощно махая руками:
— Да что ж вы такое творите-то, ироды! Бога вы не боитеся!
Людмила отпустила руки от сестры, задыхаясь, зло прохрипела:
— В тюрьму из-за тебя, суки, садиться не охота…
Лариска сидела на крыльце, плакала, уткнувшись лицом в коленки. Даша стояла рядом, машинально ковыряя ботинком землю по детской привычке.
— Теперь я понимаю, почему мама не по любви замуж выскочила… — пробормотала она.
— Да не существует её, любви этой, — отвечала Лариска, шмыгая носом.
Плохо было в доме бабы Нюры. Плохо было и старикам, получившим на старости лет вместо долгожданного покоя и благоденствия один позор на свою голову. И молодым, с поломанной судьбой, варящимся в ядовитом соку гнева и ненависти друг к другу. И девочкам, Даше и Лариске, ещё таким юным по возрасту, но повзрослевшим в душе на триста лет — было плохо и горько, словно они полыни наелись.
А журавли тоскливо кричали с дальних болот, возвещая скорую осень. Осень, горькую и серую, длиною в целую жизнь.
Глава 57
