— То есть ты решил рассказать, как полиции делать свою работу? — процедил Кривицкий.
— Тогда зачем полиция спрашивает «что делать»? — отрубил я.
Время тянулось как обленившаяся черепаха. На календаре вторник, 23 октября. Варвара, отчасти подобревшая, всыпала в меня горсть таблеток и убежала на работу. Я не имел понятия, как и чем лечиться. Лечился градусником и прибором для измерения давления. Ничего хорошего эти приборы не показывали. Я блуждал между сном и явью, становилось только хуже. Все чаще в мутном сознании рисовалась змея, обмотавшаяся вокруг «рюмки здравоохранения». Может, зря я так решительно отверг услуги людей в белых халатах? Я успокаивал себя, что так и бывает, скажем, на примере похмелья: утром после пьянки вроде ничего, днем тоже ничего, начинаешься радоваться, что пронесло, а к вечеру подкатывает такая дурнота, с которой невозможно справиться.
Не хотелось ни есть, ни курить. Организм пропускал только воду. Несколько раз я засыпал, но тут же звонила Варвара, спрашивала, как я себя чувствую, настаивала, что мне нужен полный покой, и отключалась. Едва я уходил за грань, она опять звонила — и все начиналось заново.
К ее приходу я был полностью выжат и ослаблен. Очередное предложение вызвать «Скорую» я встретил в штыки. Она внимательно меня разглядывала, вздыхала, снова поила пилюлями, потом приказала лежать без движения и шаманила меня на тонком плане, уверяя, что после «очищения» станет легче.
Мне действительно стало легче. Пробил пот, прогрессировала вялость, но дурнота проходила!
— Спасибо, милая, — бормотал я, закутываясь в одеяло.
Она ужинала без моего участия, прибиралась в квартире. Около девяти позвонил Кривицкий, сообщил, что все фигуранты под жестким контролем, но не похоже, что кто-то из них куда-то собирается. За мужчинами тоже следили — на всякий случай. Значит, собрали межрайонную группу, договорились, что-то наплели начальству…
— Ты как себя чувствуешь? — выдавил Вадим фразу, абсолютно чуждую его лексикону.
— Нормально. Собираюсь покинуть свое опостылевшее земное тело и снова прогуляться.
— Эй, не бросай нас, — забеспокоился Вадим. — Помни, что шутка, повторенная дважды, не становится вдвое смешнее.
Около одиннадцати он снова позвонил. Говорила с ним Варвара, а я плавал в потустороннем пространстве, частично слыша их беседу. В Багдаде все спокойно, город вымер, полицейские патрули рыскали по подозрительным местам. Фигуранты оставались дома, никого не собирались душить и насиловать.
Потом я очнулся, сел на кровати, тупо уставился на настенные часы. Было восемь минут двенадцатого. По комнате расползалось бледное свечение от торшера. Секунды пульсировали под черепушкой. Мне снова казалось, что параллельные плоскости пересекаются. Стены покачивались, шевелились. Делался нереально объемным узор на ковре. Детали интерьера становились прозрачными, куда-то исчезали.
Я помотал головой. Состояние нормальное, если не замечать некоторую невесомость. Что я видел в эту минуту, непонятно. Но Варвара была на месте — настоящая и приятная на ощупь. Она лежала рядом, свернувшись калачиком, смотрела на меня большими глазами.
— Все нормально? — прошептала она.
— Не знаю, — признался я. — Как-то неустойчиво все, плывет, пропадает… Ты веришь, что мир, в котором мы живем, — иллюзия?
— Угу, — промычала Варвара. Потом подумала и добавила: — Я не верю — знаю.
— И мы с тобой — тоже иллюзия?
— Угу…
— И все же прожить в этой иллюзии надо так, чтобы не было мучительно больно?
— Угу…
Ну ладно. Я медленно лег, уставился в убегающий потолок. Она подползла ко мне, пристроилась под мышкой. Я обнял ее покрепче, чтобы не сбежала в параллельное измерение.
А утром, 24 октября, начался переполох. Мы уже проснулись — пока еще в этом бренном мире, Варвара сообщила, что в архив не пойдет — ее полставки не подразумевают работу по средам. Ей надо встретиться с Якушиным и поработать на него. И заперлась на полчаса в ванной комнате.
Я тыкался во все углы, скрипел зубами, ожидая ее явления в мир. Что за эгоизм? Нас двое, а ванная — одна!
Состояние, как ни странно, было сносное, в глазах не двоилось, колени не дрожали. Номер Кривицкого был занят. Я стал названивать Роману Губину — номер имелся — тоже занято! Что случилось? Я нервничал, метался, как зверь по клетке. А в ванной текла вода, шуршала занавеска, мурлыкала Варвара…
Кривицкий позвонил, когда из ванной доносился заунывный вой сливного бачка, а я исполнился уверенностью, что за прошедшую ночь еще одной женщиной в нашем городе стало меньше.
— Она выжила, ей-богу, выжила… — Однокашник заикался от волнения. — У маньяка что-то пошло не так, и ей удалось сбежать… Мы узнали только недавно, потому что всю ночь она провела в больнице, не могла говорить. У девчонки, похоже, крыша малость съехала…
— А ты можешь с толком, с расстановкой? — Я тоже начал заикаться.
— Нет, не могу… Она не видела, кто напал, вернее, видела, что это женщина, но лицо описать не может… Сейчас она находится в 34-й городской больнице, это недалеко от площади Станиславского, мы туда едем…
— Вадим, мы тоже! — вскричал я. — Только не спорь, не возражай, пойми, так надо! Теперь ты понимаешь, что Якушин был прав, а мы по мере расследования просто допустили техническую ошибку?
— Хорошо, — Кривицкий долго не упрямился. — Она находится в отделении травматологии, номер палаты не знаю, фамилия Баландина.
Варвара покинула ванную — такая красивая, завернутая в полотенце, — а я уже был одет, отпихнул ее, ворвался внутрь, заперся на шпингалет.
— Ты куда собрался?! — взорвалась она.
— Жертва жива! — проорал я. — 34-я больница! Хочешь со мной — три минуты на сборы! Позвони Якушину, отмени встречу!
— Ты никуда не поедешь… — слабо вякнула Варвара, на что я рассмеялся демоническим смехом.
Я летел как на крыльях, применяя ныне наказуемое «опасное вождение», объезжал по тротуару скопления машин, яростно сигналил, проскакивал
