Потом дверь захлопнулась. Выждав еще минуту, Лис тихо спустился вниз и вышел из подъезда в ночь. Ему часто последние дни приходилось выходить в ночь. Чего доброго, можно и привыкнуть, как к ритуалу.
Глава 18
Сова в зазеркалье
Вот и настал момент, тот самый.
Ей не нужны были доказательства его наступления, она почувствовала событие сразу, лишь только небесная механика пришла в движение и ее колесики, рычаги и стрелки сдвинулись в определенное положение. Она давно ждала его, и вот – пора.
Нина Филипповна поставила недопитую чашку чаю на стол, облизнула и положила рядом на блюдце ложечку, которой брала из розетки варенье, сегодня – из черной смородины. Встав из-за стола, она по привычке взялась прибирать посуду, но подумала, что уже некогда, и оставила все как есть.
Она вернулась в комнату. Там уже сгущался вечерний сумрак, однако, не желая разгонять тени, свет она зажигать не стала.
В тишине, разрываемой лишь оглушительным тиканьем ходиков на стене, она обошла по кругу комнату, прощаясь с каждой вещью в отдельности, на мгновение прикасаясь к ним рукой, и через них – со здешней жизнью. Диван, железная кровать, стол, стулья, комод, фотографии на нем, обои на стене, кружевные салфетки… Ничего ценного, за все скопом можно выручить лишь пару грошей, да и то если повезет, но все бесконечно дорогое для нее лично. Еще бы, ведь каждая вещь из тех, что окружали ее, несла на себе отпечаток ее жизни, каждая была с ней накрепко связана вполне определенной зацепкой или узелком памяти. И, что стократно повышало их ценность для нее, ничего она не могла забрать с собой.
Ничего, кроме двух зеркал.
Тени прошлого толпились вокруг, словно подбадривая и утешая, что прощаются ненадолго, что вскоре, быть может, они встретятся в другом, более подходящем для теней месте. Нина Филипповна с сожалением и сомнением покачала головой. «Вряд ли нам суждено еще встретиться», – подумала она, зная совершенно точно, какой путь ей предстоит.
«Эх, Алексей Фомич, – прошептала она, отыскав среди теней ту, которой когда-то принадлежали глаза на портрете, те, что и в вечернем сумраке, как в любое другое время суток, продолжали смотреть на нее со стены с любовью, – вот и расстаемся мы навсегда. Я старалась быть тебе хорошей женой, не знаю, может, не все у меня получилось. Мы встретились с тобой на короткий земной срок, но судьбой моей настоящей ты не был и не стал ею. Как и я твоей, прости. Но я тебя не обманывала, никогда, ты знаешь. Судьбы наши сочиняем не мы, их сплетают норны, но кто и что нашептывает им на ухо, когда они занимаются своим плетением, того, наверное, они и сами не ведают. За сына не беспокойся, у него все будет хорошо. Летчиком, как ты хотел, он не станет, но птицей будет высокого полета, это я тебе говорю, верь мне. Просто ему требуется немного времени для разбега. И он уже готов оттолкнуться от земли. Вот, будет тебе утеха, наблюдать за ним оттуда, где ты есть. Мне же там, куда отправляюсь я, быть может, наградой станет Вальтер…»
«Куда отправляюсь я…» – повторила она про себя. Но разве было ей это ведомо? Как раз наоборот. В том и заключался смысл ее бегства, заранее не знать самой куда, чтобы, пройдя по следу ее мыслей, не смог найти никто ищущий. Тем более Нарада. В первую голову – Нарада, ведь именно от него происходил ее бег. Она была уверена, чувствовала, что, несмотря на предупреждение не упоминать о ней, Лис все-таки проговорился. Что-то он сказал такое, упомянул о чем-то в разговоре с Нарадой, чему сам не придал значения, но того старому хитрецу было достаточно, чтобы почуять запах следа. Вот уж кто лис так лис! Матерый! Мальчишке ли с ним тягаться? Лишь знание отца своего да усвоенная хорошо его же наука исчезать и затаиваться до сих пор позволяли ей от него скрываться. Еще и зеркала.
Завершив прощальный круг по комнате, Нина Филипповна остановилась возле кровати, хранительницы ее снов и воспоминаний об утехах любовных. Ведь было же, все было. И тело было молодо и ненасытно, и требовало своего свершения, и Алешенька был в расцвете силы, и не было глубины, до которой они не могли дотянуться, и не было высоты, которой не могли достичь. Эх, где же та страна, в которой живут видения?..
Нина Филипповна вздохнула. Ей было грустно, она прощалась с тенями, а свою забирала с собой.
У изголовья, над легконогим с виду столиком, тем не менее дубовым и потому тяжелым и устойчивым, уставленным темными склянками с разнообразными снадобьями, на стене, зацепленное за гвоздь, шатром висело вышитое собственноручно полотенце. По белому полю красным шелком орнамент растительный, райские, должно быть, кущи, среди которых разгуливают животные, невиданные и обычные, земные, и в центре всего, что и понятно, сова с круглыми глазами.
Нина Филипповна потянула за край полотнища, и оно легким лепестком соскользнуло ей на руки. Безотчетно аккуратная, она взмахнула им, расправляя по воздуху, и накрыла столик со всем, что на нем было. Ровнехонько вышло и симметрично, сова – по центру.
На стене, скрытые ранее полотенцем, остались висеть два зеркала в обожженных временем одинаковых рамах из тяжелого дерева, темного, местами растрескавшегося, с едва читаемым замысловато плетенным резным узором по кругу. Оба зеркала размером не больше портрета Алексея Фомича на противоположной стене, при этом рамы их были соединены между собой петлями на манер складня.
Странные эти были зеркала. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что происхождение их необычное, суть волшебная, а предназначение вовсе не красу хозяйки воспевать, хотя и этим искусством обладали зеркала вполне. При этом то, что справа, и то, что слева, были разными совершенно, сразу, с первого взгляда давали ощущение своей разнонаправленности, как жар и холод, верх и низ, да и нет. Инь и ян вот еще.
Левое представлялось темным, словно изготовленным из пластины полированного серебра, покрытой полупрозрачной вуалью, и смотреть в него было все равно что заглядывать в глубокий омут. Правое же, напротив, светилось поверхностью из белого почти золота, под которой струилось-переливалось словно бы неугасимое и вечно живое пламя.
Темное именовалось Медленным зеркалом, и из глубин его сумеречных, словно рыбы и гады морские, поднимались картины былого. Посвященный в тайну его магии мог узнать все о прошедшем совсем недавно или очень давно.
