Ник подхватывает меня, я обхватываю его шею и так мы идем по скверу. Мы собираем кучи взглядов: восхищенных, завистливых, недоумевающих. А я просто наслаждаюсь своей минутой триумфа. Этот бой я выиграла, осталась малость — война!
Домой едем молча. У него, кажется, нет желания разговаривать, а я что? Я работу нашла, Нику отомстила, до дома с комфортом доеду — мне молчать надо, чтоб случайно не заулыбаться во весь рот. Настроение-то какое чудесное, хоть песни пой!
Доезжаем быстро, Ник выходит из машины, чтоб помочь мне — подать руку, как галантный кавалер, затем спрашивает:
— Ты точно не свалишься? — Чуть хмурится.
— Нет, мне уже гораздо лучше!
Как вы поняли, заходить дальше я не решаюсь. В общем-то, я удовлетворена своей местью более чем. Человек я не кровожадный, не злопамятный, и процесс отмщения для меня больше условность, на которую иду, чтоб показать, что никакие выпады в мою стороны не остаются безнаказанными.
— Тогда давай просто иди, а я буду поддерживать тебя на всякий случай. — Я вопросительно поднимаю бровь. — Просто не хочу потом оттирать твои мозги и тормозную жидкость из них с лестницы. — Пожимает плечами, скорчив гримасу.
— О-о-очень мило с твоей стороны. — Язвлю, но помощь его принимаю: позволяю поддерживать меня под руку, нести мою сумку и сопровождать меня до самой комнаты. Ник уходит сразу же, как только моя пятая точка касается кровати. Молча, быстро, кинув мою сумку на пол. Не очень-то и вежливо, но мне плевать.
Я жду еще пару минут, чтоб убедиться, что он ничего не забыл и больше не вернется, потом встаю, закрываю дверь на замок и подхожу к окну. Ник стоит около своей машины и с кем-то разговаривает по телефону, нахмурившись. Честное слово, молодой парень, а лицо вечно-недовольное, как у старичка-ворчуна. Взглядом скольжу от его светлых волос вниз по крепкой шее, потом бесстыдно пялюсь на рельефные мышцы рук, закусив губу. Жаль, шикарный пресс разглядеть не удается, так как стоит он ко мне спиной. А потом и вовсе кладет телефон в карман, садится в машину и уезжает.
Я спокойно выдыхаю, беру телефон и иду на кухню, набрав номер Лизы.
— Алло! Анька, ты в гроб меня уложишь! Разве можно говорить мне «Я приехала к маме, но живу теперь с двумя красавчиками» и больше не говорить ничего?
— Я не говорила, что они красавчики. — Да, я имела неосторожность упомянуть, что мне придется некоторое время пожить с двумя пасынками маминого неожиданно появившегося избранника, но точно не говорила о них, как о нормальных людях, а уж тем более — парнях!
— Уроды? — Лиза выдохнула с таким свистом, будто шарик воздушный сдулся.
— Да я ведь не об этом, Лиз! Ты прослушала важную информацию, повторяю: мама уже больше полугода живет с мужчиной, а мне даже не сказала ничего. Ничего, понимаешь?
— Понимаю, но если быть честной, ты тоже много чего ей не говоришь, так что не думай даже винить ее. Может, стоит просто говорить? Когда она там возвращается из своего путешествия?
— Не знаю…Но еще очень не скоро. А говорить так, по телефону…Я не могу. Да и не хочу мешать ее отдыху. Ведь если она узнает, что я приехала сюда и узнала все таким образом, она голубей запряжет, но ко мне в течении суток прилетит. Думаю, она заслужила того, что с ней сейчас происходит.
Пока мы болтаем с Лизой, я варю немного гречки. Да, к ней больше не нахожу ничего, поэтому снова придется есть с сахаром. Но хоть с голода не умру. А эти двое, сами пусть разбираются, что им есть и с чем. Лизавета рассказывает мне про своего брата, с которым ужиться ну совершенно невозможно, рассказывает про его грязные носки и вечные сопливые треки, которые он ставит на весь дом. Я не остаюсь в долге и рассказываю о том, в каком состоянии был дом до моей уборки, о том, как приняла Ника за гостя и чуть не выгнала. Вот только о том, что было ночью, умалчиваю. Не знаю почему, но язык даже не поворачивается проговорить все вслух. Пусть останется нашей нелепой тайной.
Потом я рассказываю о сегодняшних поисках работы, о том парне, который свалился в обморок на моих глазах. И рассказываю о том, что было после. Все, еще добавляя ехидных шуточек и высказываний. Лиз смеется, одобряя мои актерские замашки, а потом спрашивает:
— Ну, скажи честно…Они ведь не уроды?
— Нет. — Отвечаю уже более честно. — Они не уроды.
— Красавчики? — Я молчу. Она взвизгивает. — Красавчики! Давай, озвучь это. Первый шаг к решению проблемы — ее признание. Давай, — подначивает она, — это не так сложно. Повторяй за мной: «Они красавчики…
— Они красавчики, — хохоча, повторяю я. — Они реально красавчики.
— и у меня серьезные проблемы…
— у меня серьезные проблемы?
— Да! Повторяй!
— И у меня серьезные проблемы…
— Потому что брить ноги придется теперь каждый день…
— Лиз! — Я уже вовсю смеюсь. — Хватит!
— Если не повторишь, я сброшу звонок и поменяю номер.
— Ладно, не горячись. Потому что ноги придется брить каждый день, — повторяю я.
— И…
Я поворачиваюсь, чтоб поставить тарелку с гречкой на стол и вижу в дверях Макса, который ехидно ржет себе в ладошку.
— Я перезвоню! — Почти кричу в трубку и скидываю. — Какого черта? — С грохотом ставлю тарелку и подлетаю к нему. — Ты почему не выдал своего появления? Любишь подслушивать чужие разговоры?
— Нет! — Он снова ржет. — Значит, ты считаешь, что мы красавчики?
— Что? — Возмущаюсь. — Нет, конечно! — Нервно почесываю свою шею. — Это просто психологический трюк такой…Самовнушение называется. Просто хотела внушить себе, что вы мне хоть немного приятны. А… как давно ты тут стоишь?
— Достаточно, чтоб понять, что ты крепкий орешек, сестричка. И кто же тот несчастный, которого ты обманом заставила подвезти тебя до дома и проводить до комнаты?
Черт! Он и это слышал! Кошмар, какой кошмар! И как можно быть такой легкомысленной и рассказывать такие вещи дома? И что значит «Кто он»?
Я мысленно прокручиваю в голове разговор с Лиз. Ну, конечно, я просто не называла имя Ника. Я говорила «он», «он», но «им» может быть кто угодно! А это уже отлично, значит, немного мозгов у меня осталось. Сейчас главное не придавать этому событию много значения, и тогда есть шанс, что эта информация быстро вылетит из головы Макса.
— Так, никто. Забудь! Я все придумала. — Разворачиваюсь и иду к столу. С самым бесстрастным видом сажусь и начинаю жевать гречку. Я — стена! Я — камень! Я — крепкий орешек! Я в полной жопе!!!
Максим смотрит на мое блюдо с неприкрытым отвращением, а потом выдает:
— Тебе точно надо познакомиться с моими друзьями. Буэ… — И он уходит.
Я медленно
