Почему Молара выбрала именно такой аватар?
Как только я задумываюсь над этим, то… кое-что узнаю. Я выудил это из ксеносферы, у Молары. Это изображение, но не синекрылой бабочки, а похожей внешне. Она механическая, сделанная из сплава металлов и пластмассы, с телескопическим хоботком. Конечностей слишком много – шестнадцать, нитевидных и постоянно шевелящихся. Крылья неподвижны, поэтому вспорхнуть бабочка не может. Она парит без помощи крыльев. Ее корпус занят картой памяти и процессором для контроля данных. Она подсоединяется к серверу, запускает проверку целостности данных и взлетает только для того, чтобы приземлиться на соседний сервер. Серверы тянутся, насколько хватает глаз, уходя за темный горизонт. Другие бабочки взлетают и опускаются на них.
Что за хрень? Фантастический фильм? Арт-инсталляция?
– Привет, Грифон, – говорит она. Крылья перед собой она сложила так, как бабочка не смогла бы.
– Кто ты? На самом деле, в реальной жизни, кто ты?
– Ты знаешь, кто я, Грифон. – Она расправляет крылья, и я вновь отвлекаюсь. – Я гостеприимная подруга.
Глава десятая. Лагос: 2045
Я люблю танцы.
Не профессиональные, где нужно двигаться особым образом и носить смешные костюмы. Обычные клубные танцы: хип-хоп, RnB.
Я люблю танцевать в «Кубе». Сейчас это модный клуб, и останется таким еще пять лет, после чего сгорит в странном пожаре, который полиция объяснит желанием получить страховку, но ничего не докажет. Сюда ходят все местные нолливудские звезды, и военные офицеры невысокого ранга, и наркобароны, но они занимают специальные столики и оттягиваются с трофейными женщинами. Я здесь ради музыки. Я окружен приятелями из числа ненадежных. Я легко трачу деньги, а значит, всегда окружен людьми.
Я вижу толпу симпатичных парней вокруг какой-то женщины. Само по себе это обычное дело. Может, она новенькая или исключительно красивая. Я сам к таким не подкатываю. И все же приглядываюсь. Я ценю красоту, хотя обычно меня больше интересует фигура. Это просто мои личные предпочтения. Я отхожу от своей партнерши, улыбаюсь, киваю, давая знать, что танец окончен. Она поворачивается к другому без всякой обиды. Я подхожу к группе – их человек шесть – и вижу женщину. Она старая и морщинистая. У нее седые, клочьями, волосы, и одета она небрежно. Ее позвоночник искривлен вперед, и это придает ей изможденный вид. И все же она привлекает внимание, и молодые парни внимают каждому ее слову. Рассмеявшись, она замечает меня и останавливает взгляд. Теперь я настолько озадачен, что перестаю танцевать, и смех в ее глазах гаснет.
Ты меня видишь.
Да.
Зараза.
Все в порядке. Я никому не скажу.
Не в порядке. Теперь мне неловко. Выйди и подожди меня снаружи. Я буду через минуту.
Я еще не допил.
Выйди немедленно, мальчик.
Я подчиняюсь. У меня есть машина, которую я скрываю от Алхаджи, и я облокачиваюсь на нее. Интересно, какие чары она использует, что видят похотливые юнцы, когда смотрят на нее?
– Почему у тебя синяки? – спрашивает она.
– Толпа. Еле увернулся от «ожерелья».
– Хм. – Она зажигает сигару, которая жутко воняет, но я этого не говорю, потому что, если честно, побаиваюсь ее. – Таких, как ты, называют скользунами. Искателей, которые воруют.
– Иногда. Я ворую иногда.
– Чаще всего, – говорит она.
– А что насчет вас?
– Я не скользун и не воровка. Раньше я была кем-то вроде проститутки, пока мне не надоело.
– «Кем-то вроде»?
– Все думали, что занимаются со мной сексом, хотя не занимались. Они платили. – Она пожимает плечами.
– А сегодня?
– Выпускаю пар.
– Не слишком они молоденькие для вас?
Она фыркает.
– Будь я богатым мужиком, ты и глазом бы не моргнул. Да, я манипулирую их восприятием. И что? Я имею право на каплю тепла в старости. Тем не менее ты меня видишь.
Я могу заставить тебя увидеть все, что захочу, внучек.
– Не надо, – говорю я. – Я вас уважаю, мамаша. Идите с миром.
– Не зови меня мамашей. Меня зовут Нике Оньемаихе.
Я умираю.
Внезапно она оказывается уязвимой.
– Подвезти вас домой? – спрашиваю я.
Когда Нике садится в машину, молодые люди, кажется, завидуют и свистят. Ревнуют, потому что думают, будто мне досталось то, чего хотят они. От Нике исходит угрюмая злость, но мне жаль ее. Я чувствую, что она до конца прошла то, что для меня лишь начинается. Мы едем молча, но иногда она думает что-то в мой адрес или ее наполняют страх и гнев. Благодаря способностям искателя я узнаю, где она живет. Это лучше, чем встроенный навигатор.
– Внучек, ты не используешь весь потенциал своих способностей, – говорит она. – Ты потерян, как Америка.
– Я счастлив тем, что имею, – отвечаю я.
– Значит, ты дурак, – Нике не издевается, это просто еще одна данность, вроде дождя или гравитации. – Когда дело касается таланта и способностей, всегда надо стремиться к большему. Стань сегодня лучше, чем был вчера.
– Мой талант работает нормально, мамаша. Он делает, что я хочу и когда я хочу. Я этим зарабатываю.
– Пока что. Ты что же, думаешь, я себе то же самое не говорила, пока была в расцвете сил? Слушай, что тебе говорят старшие, Кааро. Они знают больше тебя.
– Простите, если обидел вас, мамаша. – Я нисколько не сожалею, и ей хватает опыта, чтобы прочитать это по мне. Я молод, и мне плевать на все эти банальности и непрошеные советы. Честно говоря, я хочу вернуться в клуб.
Когда мы подъезжаем к ее дому, она выглядит еще слабее. Мне приходится помочь ей выйти из машины, и я вынужден проводить ее до двери.
– Вот ты где. Я тебя везде искал, – раздается изнутри мужской голос. Иностранец, судя по акценту.
Это высокий, выше шести футов, белый мужчина. На нем ни рубашки, ни обуви, только поношенные джинсы. Я принял бы его за одного из американских беженцев, если бы не акцент и дорогие часы. У него дряблая кожа, но это, должно быть, от возраста, потому что под ней видны мускулы. Он из тех белых людей, что похожи на антропологов с их бесстрашием и жесткостью, как у дубленой кожи. Он на меня не смотрит, занятый только Никой. Может, они любовники? Нет, это не тот взгляд.
– Помоги мне с ней, – говорит он.
Вместе мы проводим ее в дом мимо сторожа, который и не скрывает, что хочет спать. Я замечаю как минимум три дорогих машины, проходя мимо. В моем возрасте признаки богатства и вкуса для меня важны. Мужчина проводит меня в комнату, в которой я чувствую болезнь и смерть, но не носом.
– Можешь идти, – говорит белый.
– Нет, пусть останется, – возражает Нике. Она слабо сжимает мое запястье.
Это твой муж?
Нет, это Клаус. Мой наниматель.
Они обмениваются взглядами, и я понимаю, что она что-то ему рассказывает втайне от меня. Он фыркает, бросает на меня взгляд и уходит из комнаты.
– Мальчик, послушай меня.
– Это совет? Я в них не нуждаюсь. Я…
– Замолчи. Так
