На короткий срок отвела судьба Марине роль московской царицы, а потом долгих восемь лет горьких скитаний и манящих надежд, страданий и жестокого крушения.
Злой рок преследовал Мнишек, не пощадив и тех, с кем связывала она свою жизнь. Убили первого самозванца, и пеплом его праха выпалила пушка московского Кремля; настанет час, и смерть коварно подстережёт второго самозванца; у Серпуховских ворот Москвы посадят на кол верного спутника Марины атамана Заруцкого; казнят «малолетнего сына воровской девки Маринки, ворёнка Ивана»; познаётся с палачом и гофмейстерина Аделина... Но тому всё впереди...
Из Коломны, таясь ото всех, решилась Мнишек отписать Сигизмунду, какие мытарства претерпевает, слёзно молила вспомнить, как поддалась настояниям папского нунция Рангони и, благословляемая королём, согласилась на брак с Димитрием.
Умоляла Мнишек Сигизмунда не забыть свою верноподданную и не чинить зла царю Димитрию, помочь ему вернуть родительский престол, вероломно захваченный Шуйским, а уж он, Димитрий, королевской милости не забудет...
Поставив точку, Марина намерилась подписаться московской царицей, но раздумала, дабы не вызвать неудовольствия Сигизмунда. Подавив тщеславие, вывела:
«Преклоняю колена перед вашим королевским величеством. Верная вам Марина».
Мнишек почти убеждена, король оставит её письмо без ответа, но ворохнулась жалкая мысль: может быть, она разжалобит Сигизмунда и он согласится получить Смоленск из рук самих московитов, как и было ему обещано Димитрием?
Гофмейстерина внесла ребёнка, положила на покрытую медвежьей шкурой широкую лавку.
— Кохана Аделина, — Марина отошла от налоя, — мне кажется, ты любишь царевича больше, чем я, его мать. — Она отвернула угол одеяла, прошептала: — Езус Мария, услышь мою молитву, обрати разум круля во благо младенца Ивана.
— Моя госпожа, — сказала гофмейстерина, — я увезу вашего сына из этой варварской страны в Сандомир, к вашему отцу, воеводе Юрию.
Мнишек отрицательно повертела головой:
— Нет, Аделина, Иван останется в Московии, он — царевич этой земли. И что скажут паны и атаманы? Значит, царь Димитрий не верит в возвращение престола! Але зачем мы с ним?
— Ах, моя госпожа, у царя Димитрия много врагов. И наш круль от него отказался.
— Но Сигизмунд не имеет успеха под Смоленском. Круль может получить этот город из рук Димитрия.
— У круля великий гонор, и он, разумею, уже мнит себя в Москве.
Марина вздохнула:
— Чем отплачу я тебе, Аделина, за твою верность?
Гофмейстерина гордо вскинула голову:
— Разве злотые держат меня здесь, моя госпожа?
— Прости за обиду, ясновельможная пани Аделина, — Мнишек коснулась пальцами руки гофмейстерины. — Святая Мария видит, нет никого у меня ближе, чем ты. — Большие глаза Мнишек налились слезами. — Надеждами живу, и сбыться ли им? Однако не отступлюсь! — Улыбнулась горько: — Помнишь слова древних латинян: «Пока живу, надеюсь».
Гофмейстерина покачала головой:
— Московиты — загадочный народ, моя госпожа: сегодня они лобзают твою руку, завтра казнят люто.
— Я ль не изведала сего? Елеем поливал моё сердце Шуйский, славословил меня, царицу, бояре бородами пыль с моего престола сметали, целовали край платья, а вскоре подняли на меня ножи.
Гофмейстерина едва не упомянула об убийстве московитами царя Димитрия, но вовремя опомнилась, ведь царица Марина признала рыжего самозванца за будто бы чудом спасшегося Димитрия. И пани Аделина заговорила об ином:
— Не вспоминаешь ли ты, моя госпожа, наш Сандомир?
Марина ответила не задумываясь:
— У меня не осталось места для памяти, всё моё в будущем.
— Ах, царица, я вижу Сандомир, каменные дома с высокими черепичными крышами, ползущий по стенам плющ, мощённые булыжником улицы, зелёные холмы и Вислу... А здесь, в Московии, бревенчатые избы под соломой, грязь и тараканы. — Гофмейстерина брезгливо поджала губы.
Мнишек рассмеялась:
— Разве нет прусаков в Сандомире или в замке круля? Пани Аделина забыла, как жила в Кремлёвском дворце? Знай, моя гофмейстерина, когда я въеду в Кремль, твоим мукам настанет конец.
— О Езус Мария, то будет самый счастливый день в моей жизни... И придёт царствие твоё!..
Мнишек расхохоталась звонко:
— Святой отец нунций Рангони сказал бы: «Амен!» Гофмейстерина улыбнулась:
— Амен!
Зарайский чиновный ярыжка изловил воровского лазутчика. Явился тот в город с «прелестным» письмом от царя Димитрия к воеводе Пожарскому.
Того лазутчика принародно засекли батогами до издыхания, а грамоту дьяк сыскной избы принёс князю Дмитрию Михайловичу. Пожарский, однако, воровское послание читать не стал, поднёс лист к огоньку свечи и, когда пламя охватило его, швырнул на пол. Знал, о чём самозванец пишет: велит идти со стрельцами да дворянским ополчением к нему в Коломну, дабы сообща взять Москву. И хоть не любил князь царя Василия, однако с самозванцем знаться не пожелал.
В бытность Лжедимитрия в Калуге побывал Пожарский в Москве, просил у Шуйского денег на стрелецкое жалованье. Василий посулами отделался, а князю попенял, почто Зарайск бросил.
В Москве повстречал Пожарский боярина Ивана Никитича Романова, и тот намекнул: скоро-де место Шуйского иной займёт. Бояре Владислава прочат. Князь Дмитрий о том уже слышал, но он с боярами не согласен. Если лишать Василия царства, то какая надобность искать государя в чужих землях, аль нет среди своих достойного? Слава богу, не перевелись на Руси именитые. Чего удумали бояре — отдать Русь ляхам и литве! Разве не вдосталь испытали московиты от них насилия в царствование первого Лжедимитрия? Не у короля ли и его шляхты получали поддержку самозванцы? А ныне сыскались бояре, какие на Речь Посполитую уповают. Стыдоба! Како внуки и правнуки судить их будут? Не скажут ли, отечеством торг вели...
Пожарский насупил брови, промолвил:
— Избави меня, Господи, от хулы людской и ныне и присно и во веки веков...
С обеда князь Дмитрий в коий раз осмотрел зарайский кремль, огневой наряд разного боя. Маловато порохового боя. Поднялся на башню-стрельницу, что у обитых полосовым железом ворот. Внизу лепились к стене посад и торг, а в стороне постройки монастырские...
Подошёл стрелецкий голова, в кафтане длиннополом, колпаке, мехом отороченном, сказал:
— Не в кремле укрытие, а за стенами монастырскими. Нет у меня веры посадскому люду, за самозванцем потянут.
Пожарский со стрелецким головой согласен, не забыл, как в прошлый раз посадские в набат
