– Дурак, – кивнула Сандра. – Осторожнее надо быть…
– Дурак, – согласился я. – Хорошо хоть удержался, чтоб оператора того не отоварил, когда узнал. Большое желание было поехать да найти у него кокса или «герыча» в тачке. Вот только тогда точно внутренняя безопасность меня бы закрутила и батя не помог бы.
– А много раз таким заниматься приходилось? – Сандра присела на край кровати, аккуратно потрогала гипс, видимо, проверяя, не схватился ли он еще.
– Ну… Я не беспредельщик отбитый, если ты об этом. Крутиться приходилось, когда знакомых выручить, когда следствию помочь. Но такое делалось, только когда совсем уверены были, что человек виноват. Сама понимаешь, свидетели, бывает, от показаний отказываются, а система у нас не «штатовская», никаких программ защиты нет. А у людей семьи, детишки, рычагов воздействия куча целая.
– Сложно это все, – согласилась она. – У нас ментов не любил никто, считали, что только взятки драть да на вот такие разборки ездить они и способны.
Я усмехнулся:
– Это потому, что такое на поверхности всегда. Знаешь, как в песне про трудную службу, которая на первый взгляд как будто не видна. Да, менты – волки. Но не будь нас, стадо резали бы гораздо жестче. Так что кошмары меня не мучают.
– Повезло. – Сандра окинула меня грустным взглядом. – Я вот спать не могу от кошмаров. Целыми днями думаю, а потом по ночам мне еще и снится всякое. И засыпаю тяжело, могу часов до трех лежать и в потолок смотреть… Страшно очень.
Похоже, знахарка решила ответить откровенностью на откровенность. Я удивился, не ожидал от ершистой девчонки такого, но, видимо, вся ее стервозность – защитный механизм против жестокого мира.
– Есть хочешь? – вдруг спросила она, как-то странно избегая смотреть мне в глаза.
– Да, если честно, – ответил я, просто чтобы не молчать.
– Обед часа через три подадут, а на завтрак вы опоздали. Могу бутербродов принести, если хочешь…
– Давай. – Я кивнул.
Сандра выскользнула из палаты, но последним, что я увидел, было то, как знахарка украдкой вытирает глаза. Разоткровенничался, блин… Хорошая все-таки девчонка, только, похоже, грустно ей очень. Хотя, по правде, не могу сказать, что за время моего нахождения в мире Улья со мной случалось хоть что-нибудь веселое.
* * *Короче, можно сказать, что сдружились мы с Сандрой. На третий день знакомства мы даже обсудили, как из девчонки-студентки столичного медвуза Саши, у которой были любящие родители и парень, получилась знахарка Сандра, о характере которой болтал весь больничный персонал.
Вышло так, что находилась она на момент перезагрузки на практике в роддоме. И попала в Улей вместе с кучей родильниц, рожениц и новорожденных. Плюс персонал. Что там происходило в первые сутки, она обрисовала в паре предложений, но мне и того хватило, фантазией не обделен. Кошмар там происходил, мамки да часть персонала обернулись, а дети нет – мелкие слишком.
Как Сандра выбралась из этого ада, рассказывать девчонка отказалась напрочь. Только заметила, что повезло ей больше, чем другим. Хотя не знаю, странное везение, я бы сказал, страшное.
Еще рассказывала, что как-то встретила в одном из баров, как и многие тут, совмещенном с борделем, совершенно незнакомую девушку, которая Сандру признала за однокурсницу. Вот только учились они вроде совсем не в столичном университете, а в провинциальном медучилище и жили в общаге. В которую после перезагрузки примчались на переделанном «под Улей» «крузере» какие-то вояки, обвешанные стволами, в коридоре всех выстроили и начали тесты какие-то проводить. До однокурсницы этой не дошли почему-то, а вот Сандру забрали. Куда – неизвестно. Но знахарка на то время успела и с порядками местными ознакомиться, и дар научилась использовать в полной мере. Вот и не удивилась рассказу, хоть ее никто никуда и не забирал, а в общаге не то что не жила, даже не бывала ни разу. Мультиверсум, что тут поделать.
И может быть, кто-то и не понимал знахарку – люди вообще не склонны понимать друг друга, но я почему-то видел девчонку насквозь. Боялась она всего – что со стабом что-нибудь случится и придется уезжать, монстров боялась, людей. Даже меня она побаивалась, хоть и разоткровенничалась в итоге. А лицо ее все бледнело и бледнело, а синяки под глазами росли с каждым днем. Не могла она спать, мучилась чем-то, только рассказывать отказывалась. Да я и не требовал.
На шестое утро Сандра вошла в палату не как обычно, с подносом с какими-то настоями, о составе которых я даже не хотел думать. Девчонка держала в руках два металлических костыля.
– Ну, что? – спросила она, прислонив костыли к кровати. – Будем заново учиться ходить?
– Уже? – удивился я.
– Ну да, а чего тут такого? Пять дней на ускоренной регенерации, да полноценное питание, да травки мои. Снимать гипс еще рано, но на костылях ты уже можешь ходить. А прогулки тебе на пользу пойдут.
– А ты со мной пойдешь гулять? – спросил я и усмехнулся от того, насколько двусмысленно это прозвучало.
– Ну я же тебе не нянька. – Сандра усмехнулась и сама уселась на край кровати. – Да и тебе не три годика, чтобы не мог один погулять.
– А после того, как я выйду из больницы?
Ответить она не успела: дверь палаты распахнулась, и в нее вошли четверо. Один – тот самый молодчик с ресепшена, еще двое здоровяков в горках и с автоматами в руках, и четвертый – с виду самый обычный мужик в джинсах и кожаной куртке. Только вот выработанное за годы работы в родной милиции чутье уже успело подсказать, что этот человек – своего рода мой коллега.
Сандра удивленно посмотрела на вломившуюся в палату толпу и поднялась на ноги. На секунду в палате повисло молчание, которое нарушил вопрос девушки:
– Что-то случилось? Я же только вчера у вас была, сразу, как вызвали, приехала, все опять рассказала.
– Случилось, – кивнул мужик. – И вы сами прекрасно знаете что.
– В смысле?
– В
