Но, похоже, Валери действительно нравилась его компания. Тональность разговоров изменилась: допросы исчезли, экскурсы в философию и вирусную теологию превратились в нечто, похожее на обычные беседы. Она больше не загоняла его в ловушки, иногда он даже бросал ей вызов. Правда, так и не понял, откуда у него взялись такие способности. Подсознание просто выдавало правильные ответы и не показывало, как работает. Поначалу его пугало то, как новые мысли вылетали изо рта, прежде чем он успевал проверить их достоверность и расшифровать значение. Он тщетно пытался сдерживаться, ему становилось не по себе – по правде говоря, Дэн временами испытывал настоящий ужас – от собственных озарений, а Валери сидела, склонив набок голову, и наблюдала за ним из доисторической дали.
Потом эти же озарения успокоили Дэна. В конце концов, разве не так человеческий мозг вел себя всегда? Гром среди ясного неба, классический случай эврики? Разве Кекуле не во сне увидел структуру бензольного кольца?
Брюксу начали сниться его собственные сны. В них он слышал голоса, настойчивый шепот: «Это она за всем стоит. Она все подстроила. Как ты не видишь? Сбежала из тюрьмы, пролезла сквозь сети и эфир, обошла лучшие файерволлы, какие могли построить исходники. Сверкнула фальшивым документом перед фальшивыми службами, сперла карусельку прямо из гаража с целым взводом зомби на борту, и никто не очнулся, пока она не вылетела. Обманом пробралась на борт „Тернового венца“ и беспрепятственно покинула „Икар“, когда все остальные сгорели.
Думаешь, это благодаря кучке монахов ты оказался рядом с женщиной, которая поклялась тебя убить и всегда была готова взорваться по команде? Нет, виновата вампирша. Все погибли, а ты жив лишь по одной причине: она хочет знать, какие планы есть у Бога на Дэниэла Брюкса, она получит то, что хочет, а потом тебя убьет».
Проснувшись, Дэн помнил только голоса, но не их слова.
* * *Спустя две ночи Валери его поцеловала.
Он даже не знал, что она рядом, пока вампирша не схватила его за затылок и развернула к себе быстрее, чем его мозг успел отреагировать. К тому времени, когда сердце уже подпрыгивало так, что, казалось, билось о нёбо, тело вспомнило о бей-беги, а мозг успел подумать: «Вот и все, она со мной закончила. Мне конец, мне конец, мне конец…» – ее язык уже влез ему в горло, а другая рука – не та, которая крушила шейные позвонки, – принялась клещами сжимать щеки Дэна, вынуждая его раскрыть рот.
Брюкс висел, парализованный, в хватке, пока вампирша пробовала его изнутри. Сквозь ее плоть чувствовались какие-то толчки, почти напоминавшие сердцебиение – если бы не их замедленный ритм. Наконец она его отпустила. Дэн рухнул на землю и отполз в сторону перепуганным крабом, которого застали на открытом месте, отрезав путь к отступлению.
– Ты что творишь… – прохрипел он.
– Кетоны, – она посмотрела сквозь него, темный силуэт на фоне пурпурных сумерек. – Лактат.
– Ты чувствуешь рак на вкус, – понял он через секунду.
– Лучше ваших машин, – она наклонилась ближе, улыбаясь. – Но, может, не настолько точно.
Даже сейчас, глаза в глаза, она, казалось, смотрела не на него.
Брюкс все понял за секунду до того, как вампирша сдвинулась с места.
«Она укусит меня».
Но острая боль пронзила руку, а ее лицо не дернулось даже на сантиметр. Дэн посмотрел на свое предплечье, ошеломленный, и увидел там две одинаковых точки от укола – на расстоянии сантиметра друг от друга. Потом заметил пистолет для биопсии с двумя иглами в руке Валери. «Это же мой», – понял он. Из аптечки, сейчас лежавшей на земле: крышка открыта, пузырьки, иглы и хирургические инструменты сверкают при свете костра.
– У тебя проблемы из-за Солнца, – тихо сказала Валери. – Слишком много радиации и мало экранирования.
«На „Икаре“, – вспомнил Брюкс. – Когда мы думали, что сожгли тебя на корпусе, как мотылька…»
– Но тебя легко вылечить.
– Почему? – спросил Брюкс, и больше ничего не пришлось говорить: она и так все поняла.
«Почему ты помогаешь добыче?
Почему ты помогаешь кому-то, кто пытался тебя убить?
Почему я до сих пор не умер?
Почему мы все до сих пор живы?»
– Вы нас воскрешаете, – просто ответила Валери.
– Как рабов.
Она пожала плечами:
– Иначе мы вас съедим.
«Мы вас воскресили, а потом поработили ради самозащиты». Но, может, для нее это действительно была выгодная сделка: выбирая между пленом и принципиальным небытием, кто предпочел бы второе?
«Мне жаль», – не сказал он.
– Не стоит, – ответила она так, словно Брюкс все произнес вслух. – Не вы нас порабощаете, а физика. Те цепи, что творят люди… – Клыки сверкнули в отблесках костра крохотными кинжалами. – Мы их скоро сломаем.
– А я думал, уже сломали.
Восходящая луна на мгновение осветила глаза Валери, когда она покачала головой:
– Глюк еще работает. Я вижу крест, и часть меня умирает.
– Часть… часть, что ты сотворила.
«Разумеется, они же работают как параллельные процессоры…»
Истина озарила Дэна подобно солнечному свету: персональный схрон, искусственно созданный, изолированный гомункул, принесенный в жертву и призванный страдать в агонии, пока более важные нити мыслительного процесса огибали его, как поток воды – камень. Валери не избавилась от приступов, а… инкапсулировала их и пошла дальше.
Интересно, как долго она протянет?
– Это временное решение, – сказала она. – Надо разобрать проводку.
И не для борьбы с исходниками. Эта война почти закончилась, хотя проигравшая сторона об этом еще не знала. Создание с дюжиной одновременно работающих сущностей в голове, доисторический постчеловек говорил открыто – без неприязни, возмущения и малейшего беспокойства, что Дэниэл Брюкс как-то повлияет на ее революцию. Обыкновенное человечество просто не заслуживало внимания Валери. Ее вид мог легко избавиться от гнета людей, даже не сбросив свои цепи. Свободные руки были нужны им, чтобы разобраться с проблемами покрупнее.
– Вы не так малы, как думаете, – сказала Валери, считав мысли Дэна. – Возможно, вы больше нас.
Он покачал головой:
– Нет. Если я что и понял за эти…
«Стихийная сложность, – дошло до него. – Вот о чем она говорит».
Нейрон не знает, работает в ответ на запах или симфонию. Клетки мозга не разумны; разумен лишь мозг. И клетки – это даже не нижний предел. Источники мысли похоронены так глубоко, что предшествуют самой многоклеточной жизни: нейромедиаторы в хоанофлагеллатах, ворота для ионов калия у жгутиковых [279].
«Я – колония микробов, говорящая сама с собой», – подумал Брюкс.
Кто знает, какие метапроцессы возникнут, когда Небеса и КонСенсус свяжут достаточное количество мозгов и сбросят время задержки между узлами почти до нуля? Кто знает, какие метапроцессы уже появились? Возможно, возникнет что-то, по сравнению с чем рой Двухпалатников покажется таким же рудиментарным, как нервная система актинии.
«Может, сингулярность уже произошла, но ее компоненты об этом еще не знают».
– И не узнают, – пояснила Валери. – Нейроны отвечают, только когда с ними говорят; они не знают
