– Козел ты, – смотря в небо, обессиленно процедил Треска. – Кисет-то оставь.
– Ах, козел? – Вернувшись от костра, куда добросал найденные на Треске заначки, Паштет склонился к напарнику и встряхнул его за грудки. – И так от гадости всякой как мухи дохнем, а ты? Ты-то куда полез! Слабак! Трус! Времени на сборы осталось… А ты кумарил там по углам небось? Таракан! Отвечай, гнида!
– Пошел ты, – процедил толстяк, сделав попытку вырваться, но разъяренный Паштет словно обрел второе дыхание.
– Людей спасать надо! Боровикова сожрали, а у него сопливый остался, понял?! Вот-вот родится! Лерка с Батоном ту тварь поймали, а ты что делал, дурь шмалял? А теперь Мигеля забрали! Мужа Леркиного, слышишь? Мужа! Лерки нашей! НАШЕЙ, дебил! И ее вдовой теперь оставлять? Хрен тебе, шкура тупая, слышишь? Хрен!
Таким злым Треска друга не видел еще никогда и покорно трепыхался в его хватке, боясь открыть рот.
– Придурок! – Наконец долговязый устал и еще раз тряхнув, отпустил распластанного Треску. Сел рядом, тяжело дыша. Поднял камень, запустил подальше.
– И так умираем, – глядя перед собой, сморщился он от дыма. – А ты… На хрена? На черта оно надо, скажи? Мы же люди. Наши помощи ждут. Лера одна осталась. Плачет.
Треска с кряхтением кое-как сел, опираясь на мясистые ладони, посмотрел на него, хлопая глазками.
– Чего зыришь.
– У меня там, на «Грозном», за бульбулятором на крайний день лежало. – Треска шмыгнул носом, размазал кровь по скуле. – Чего сразу в нос-то. Принесу сейчас, не гаси.
– Само догорит.
Паштет поднял с земли еще один камень, перекатывая в ладони и чувствуя пахнущую тиной сырость. Кинул. За его спиной по берегу понуро плелся Треска.
Шумели волны, подбираясь к кострищу, а над ними кричали чайки.
* * *Красный солнца луч едва виден из-за туч,Баю-бай, мой лисенок, засыпай.Носик хвостиком прикрой, не достанет волк ночной,В колыбельке ты лежишь, тихо носиком сопишь.Баю-бай, баю-бай…Мелодия колыбельной звучала где-то совсем рядом, будто поющая ее мама была тут, вместе с ней. Безмятежное закатное небо с россыпью подернутых багрянцем заходящего солнца облаков отражалось на поверхности широкого спокойного озера. В пологих берегах, спускающихся прямо в воду, таинственно шелестел камыш.
В воздухе, пахнущем незнакомыми цветами, вечерним лесом и водой, звонко стрекотали невидимые насекомые. Налетевший порыв теплого ветерка пошевелил волосы, Лера подняла руку, убирая прядку за ухо, и почувствовала на голове венок. Она была боса и под ногами приятно ощущался мягкий прибрежный песок.
Озеро со всех сторон окружали невысокие сосны, что-то нашептывая ветвями. Это место было незнакомо ей. Мимо, на мгновение зависнув у лица, пронеслась стрекоза, и в фасетках ее перламутровых крылышек отразились сотни Лериных лиц.
Красный солнца луч едва виден из-за туч,Баю-бай, мой лисенок, засыпай.– Пой, родная, пой! – Лера повернулась на голос и увидела пересекающую озеро длинную изящную лодку, которой с помощью длинной палки стоя правил Птах.
Тут только девушка сообразила, что слышимый ей тихий голос принадлежит ей самой.
– Пой, распевай. – Птах явно говорил негромко и был на приличном расстоянии, но казалось, что стоит рядом с ней. – Приплывет к тебе рыбонька. На зов откликнется.
– Какой зов? – спросила Лера.
Но блаженный только тихо рассмеялся в ответ, продолжая мягко погружать жердь в воду, от которой по поверхности озера не расходились круги.
– По-ой, зови хвостатенькую. Носик хвостиком прикрой, не достанет волк ночной. Баю-бай, баю-бай…
Лера провожала его взглядом, пока лодку не скрыли заросли камыша.
* * *– М-да. – Пройдясь по площади, Батон смотрел, как разваливается объятый пламенем Живень-корень, из которого горящими ниточками в панике выползали звонко лопавшиеся грунтомесы. – Солдату́шки – бравы ребяту́шки. Стрелять-то умеете, девушки с обложки?
Турнотур прислал двух братьев – Эйнара и Эйлерта, что означало Одинокий воин и Сильное лезвие. Имена соответствовали. Первый был из тех забияк, что в ночь накануне ярмарки сцепились с приезжим в кабаке из-за лодки. Оба рослые, плечистые. Эйнар светло-русый, с длинными собранными в косы волосами, перетянутыми на лбу обручем, и бородкой-эспаньолкой. В добротной кожаной одежде; на груди россыпь замысловатых амулетов и оберегов, сделанных из чего попало, но явно имевших для хозяина особую ценность. Правильно. У каждого война должен быть тотем. Был Эйнар крест-накрест перетянут патронташами и навьючен двумя туго набитыми сумками, рядом с которыми из-за плеча виднелся потертый приклад обреза. На тяжелом ремне кастет, изогнутые ножны, смотанный миниатюрный кистень. Он больше смахивал на байкера, лихого бродягу дорог без страха и упрека, нежели на закаленного воина. Ничего, как говорится, практика покажет.
Его брат – Эйлерт, заметно ниже, но шире в плечах. Тоже ладно одет, смуглый, темные волосы коротко подстрижены под ежик, борода аккуратным клином. Хмуро зыркает из-под густых бровей. За спиной, помимо баула, колчан с перетянутыми леской болтами, в руках наперевес внушительный многозарядный арбалет. На крепком ремне пристегнут двухлезвиевый тесак, россыпь метательных ножиков и перчатки, носки высоких сапог завершают стальные набойки в виде хищных клыков.
В целом на первый взгляд парочка производила благоприятное впечатление. Собранная. Ждала. Не лезла с расспросами. Правильно. Говорливые умирают первыми. Если бы не серьезные лица под стать моменту, от улыбок детин у местного женского контингента явно отбоя не было.
– А ты проверь, – осклабившись, пригласил Эйлерт.
– Всенепременно, – пообещал Батон. – Только яблочко на маковку найду.
Подошла Лера. Кивнула, сбрасывая под ноги рюкзак. Батон бросил быстрый взгляд на нее. Девушка побледнела, осунулась, но по виду держалась решительно. Молодцом. Чучундра на плече. Эх, Лерка, Лерка. Вернем мы твоего святошу. Голов бы вот только не растерять.
За девушкой подоспели Паштет с Треской, следом торопился Яков. Переводчик на войне полезнее в тылу или допросах, но здесь ситуация, так сказать, экзотическая. Да и вооружился он не хуже остальных.
Уже шестеро, не считая Батона и Биргера.
А вот седьмой член отряда сумел удивить даже невозмутимых братьев, недоуменно поднявших брови.
– Меня, меня, дедушку подождите! – к группе подбежал запыхавшийся Птах, за спиной которого болтался розовый рюкзачок с полустертой мордочкой Минни-Маус. В руках блаженный сжимал увесистую дубину, щедро сдобренную гвоздями, на шее поверх балахона болталась рогатка. На лбу были нацеплены невесть где откопанные очки для плавания без одного стекла. – А пистолетик в сумочку положил, – вытянувшись по стойке «смирно», отрапортовал он.
– Миша, это что? – стальным взглядом смотря на Батона, негромко спросила Лера.
– Это Егор Эдуардович Паль, – представился охотник. – Позывной Птах.
– Ты что, совсем охренел? Он нас всех перестреляет.
– До того как начать вести свой специфический образ жизни, пока ты еще в пеленки писала да сиську хватала, Егор был одним из
