— Нежеланные прибывали к нам больше сотни лет. И свыше века война выжигала наш мир. Но, клянусь жопой Владычицы Льда, неважно, кто ее начал — важно, кто не желал ее завершать. Наши боги давились Силой, что текла к ним из молитв миллионов перепуганных нападением почитателей, — и Сила пришлась им по вкусу. И даже когда верных становилось меньше, они не могли остановиться. Как пьяница, разрушающий собственный дом, чтобы сделать еще несколько глотков дешевого вина. Пока наконец не появилась Мощь иная, чем все они, бескрайняя, как океан, и безжалостная, будто шторм. И согнула волю всех — своей. Из остатков миров Нежеланных, из того, что они принесли с собой, Боги создали Мрак, после чего им приказали поселиться за ним, пока наш мир не восстановит силы, не залечит раны, чтобы те, кто желает сюда вернуться, могли найти тут новый дом.
Стражники обменялись взглядами.
— Понимаю ваше удивление. Где же тогда эти полосатые люди, в каком уголке мира обитают воины, чьим доспехом является их собственная кожа? Воспользовавшись тем, что Мощь, которая завершила Войны Богов, молчала, их обманули. Решили, что Мрак станет для них стеной, перейти которую они не сумеют, пока не вымрут. Были нарушены все договоры и клятвы. А потому сейчас, — вор позволил себе мерзейшую ухмылку, — некто выбил дыру в Мраке и стучится в наши двери. Железным сапогом.
Он резко выпрямился и встал перед солдатами. Некоторое время водил взглядом по загорелым лицам.
— Я передаю вам эту повесть, чтобы кто-то кроме меня ее знал. Расскажите ее людям, которым вы доверяете, расскажите, что вы тут видели, расскажите о тварях, что живут тут внизу, и об этой комнате. О Древе. И о Нежеланных — детях из уничтоженных будущих этого мира. О тех, кого обманули и предали и кто теперь возвращается. И, — вор улыбнулся без следа веселья в глазах, — знайте, что мне нет дела до их обид и до их жажды мести, в конце концов, они сами начали войну. Но мы должны знать, с кем сражаемся, потому что однажды нас уже едва не победили. Но рассказывайте эту историю шепотом, в сумраке, подальше от храмов и молелен, пока она не разойдется настолько, что никто не сумеет вырвать ее из человеческой памяти. Сперва вам не будут верить, станут смеяться над вами и вышучивать, но скоро поймут, что каждое из мертвых мечтаний нашего Древа Мира близится, чтобы надавать нам пинков под зад.
Рыжий офицер широко усмехнулся. Кажется — искренне.
— Не пытаешься ли ты превратить отряд Горной Стражи в банду безумных апостолов? Пророков? Знаешь, сколько таких бродит по горам?
— Это неважно, лейтенант. Мне и самому кажется, что один древний божок вновь пытается вертеть мной, как мошенник картами. Знание, которое я обрел, странствуя по северу и на этом корабле, — Альтсин указал на карты на стенах, — сделало меня самой разыскиваемой крысой в каналах. Отныне каждый бог захочет от меня избавиться, потому что в дни, которые грядут, они снова объявят святую войну с Нежеланными. Если узнают — а узнают наверняка, — что вы были со мной на этом корабле, то избавятся и от вас. Потому единственным вашим шансом остается распространить это повествование так широко, как только удастся. Пока убийство вас и меня не утратит смысл.
Они не набросились на него и не стали поносить, как он ожидал.
— Может оказаться по-всякому, Желудь, или как там тебя.
— Пусть я останусь Желудем, лейтенант. Знаю, что в ближайшие дни и месяцы будет много интересного.
— А что теперь?
— Теперь мы высадим вас на берег. «Ночная Жемчужина» подплывет поближе, а вы воспользуетесь ахерской лодкой, чтобы добраться до суши. Но шаман останется.
— Что ты с ним сделаешь?
— Ох, ничего плохого. Сперва уговорю мою подружку освободить его духа, а потом предложу ему кое-что. Как полагаю, довольно забавное. И думаю, такое, отказаться от чего он не сумеет.
Глава 45
Она очнулась, чувствуя, что плывет. Колыхалась легонько в ритме, который не мог быть чем-то иным, кроме ритма конских шагов.
Кони? Какие кони? Ведь кони убежали.
Она словно почувствовала удар в солнечное сплетение. Она согнулась, резко сев в… в чем-то, что оказалось куском материи, растянутой на жердях между конскими спинами.
Было темно.
— Спокойно. — Девушка на скакуне слева наклонила светлое лицо и внимательно поглядела на нее. — Как ты себя чувствуешь? Крови нет?
Деана помнила ее лицо. И имя. Кайлеан.
— Что?
— Между ногами. Крови нет? Даг сказала, что ее бабка говорила: такие потрясения могут навредить ребенку. И велела спросить об этом, как только ты очнешься.
Деана потянулась под пледы, ощупала живот, пах. «Молю тебя, Владычица, пусть все будет в порядке! Молю…»
Пальцы были чистыми.
Светловолосая девушка удовлетворенно кивнула.
— Знаешь, когда мы въехали на холм, царил такой хаос, что нам едва удалось забрать тебя оттуда. Половина поля битвы оказалась выжжена до голой земли, даже лес местами тлел. А потом ударило снова.
— Ударило?
— Где-то в лесу. Словно вулкан или что-то такое. Так говорят. Половину деревьев смело, а другую — подбросило вверх. Неплохо ты вжарила ту суку.
— Суку?
— Вижу, что ты уже умеешь повторять вопросы. Это хорошо. — Девушка явственно передернула плечами. — Знаешь, я вроде бы должна быть на ее стороне, но когда увидела, что стоит на той стене… Это не человек и не маг. Она морок и безумие. Солдаты зовут ее Кровавницей, по той красной полосе на шее. Якобы она почти богиня и…
— Где мы?
— Примерно в двадцати милях от поля боя. Убегаем. То есть отступаем.
Деана легла, глядя в темноту над головой.
— Ваши кони не запаниковали?
— Некоторые из нас в седле родились. — Кайлеан наклонилась и добавила с нажимом: — А у других просто умелые руки. Ты правда это сделала?
— О чем ты?
— Благословила того парня силой Агара и сделала его инструментом божественного гнева? Потому что так все говорят.
— Все?
Кто-то идущий около другого бока коня откашлялся басом. И доложил:
— Почти две тысячи Буйволов, три — Соловьев и три тысячи наемных. И еще около двух тысяч нуавахи. Но без слонов, моя госпожа.
— Коссе?
— Я выжил. Хотя и сам в это не верю.
Некоторое время она крутил в голове названные цифры.
— Десять тысяч?
— Десять.
Из тридцати пяти, которые утром готовились к бою. Милостивая Владычица!
— Постоянно подходят недобитки, особенно всадники, у кого понесли кони. До утра прибудет еще тысячи две людей. — Олювер некоторое время молчал, потом спросил тихо: — Ты благословишь меня, госпожа?
— Прости? — Она едва не рассмеялась.
— Как своего махаута. Чтобы я получил силу и сделался инструментом в руке Агара.
— Коссе, о чем ты, чтоб тебя, говоришь?
— Я это видел, госпожа. Все мы видели. Ты поцеловала его,
