— Но не его колесницы. — Если мужчина и был застигнут врасплох звучанием родного языка, то никак этого не показал.
— У каждого странствия — своя цена. — Кха-дар пожал ему руку. — В лагере говорили, что, если бы не их фелано, они бы вообще не добрались до Империи.
Лицо Кор’бена просияло улыбкой.
— Так говорили?
— Именно.
Ласкольник отвернулся и быстро загудел на гортанном, твердом языке се-кохландийцев. Кочевник ответил тихо, потом фыркнул смехом и протянул руку. Кайлеан знала этот язык поверхностно, ее се-кохландийский словарь ограничивался несколькими проклятиями, но тут, кажется, не произнесено было ни одного, потому что оба мужчины пожали друг другу руки.
— Можем говорить на меекхе, — сказал наконец Молния. — Я хорошо его знаю.
— Я тоже. — Фургонщик подошел к столу и оперся о него.
— Как и большинство людей в этом лагере. — Кахель-сав-Кирху пожал ладонь Ласкольника. — Меекх за последние двадцать лет сделался вторым языком в Коноверине — после суанари.
— Я слышал об этом, — кивнул кха-дар. — Палец говорил, что в этом больше минусов, чем плюсов. Никогда не известно, кто тебя слушает и сколько понимает.
— Палец?
— Гончая.
Предводитель рабов скривился, словно ему пришлось выпить кубок кислого вина.
— Может, об этом позже. Представишь нам своих людей?
Они подошли к столу, на котором лежало несколько больших листов бумаги, покрытых линиями и знаками. Ласкольник коротко представил своих: имя, фамилию, когда говорил о Кошкодуре, добавил и военное звание. Кахель-сав-Кирху присматривался к каждому из них на протяжении удара сердца, не более, кивал, пожимал ладонь. У него была довольно деликатная, но не мягкая хватка.
— Я рад принимать вас, — обронил он. — Когда до нас добралась весть, кого встретил наш патруль, я не мог поверить. Я слышал об атаке под городом во время Битвы за Меекхан. И о разбитой и прореженной орде кочевников. Слышал также и обо всех возможных почестях и наградах, которые после обрушились на Генно Ласкольника, генерала и создателя меехканской Конной армии. Говорили, что если бы этот проклятый варвар хотел взять себе в жены дочь любого из имперских родов, то дочки эти наперегонки бросились бы в его спальню, чтобы он мог испытать их и выбрать себе лучшую.
Кайлеан обменялась взглядами с Даг. Что-то в голосе Кахела приказывало быть настороже.
— Оттого, повторю, я не мог поверить, что кто-то из самых сильных людей Меекхана лезет через полмира от Империи с горсточкой наемников. Это глупо. Безрассудно и глупо настолько, что у меня не хватает слов.
Ого, так вот он к чему вел. Вождь армии рабов не любил длинных вступлений, шел, будто полк тяжелой пехоты в атаку, напрямик.
Ласкольник пожал плечами.
— Я лошадник. Атакую врага, сидя на спине большой, злобной, вонючей скотины, которая может меня сбросить и затоптать. Не ожидай от меня рассудительности. Но если не принимать этого во внимание, ты ведь веришь, что я тот, за кого себя выдаю, верно?
— Я видел тебя, генерал, и уж извини, но такую морду не позабудешь. Наш полк шел на север, под Ласаверию, а ты приехал с приказом насчет того, что те две хоругви кавалерии, которые нас прикрывали, должны остаться. Пятью днями позже меня уже гнали канчуками на восток.
— Обижаешься?
— Нет. Два полка кавалерии нисколько бы нам тогда не помогли, даже пять. Мы наткнулись на самого Йавенира, никто не ожидал его там. Впрочем, это старые дела. Но я помню тебя, и несколько прочих людей, которые видели собственными глазами Генно Ласкольника, подтвердили, что это ты. В том числе Люка, а ему я верю безоговорочно. А потому — вопрос. Что ты здесь делаешь, генерал?
Кайлеан обменялась взглядами с Дагеной. Может, и они наконец-то узнают. Кха-дар в последнее время был куда более молчалив, чем обычно: отправляемся на юг, нужно осмотреться, гасить пожары, служить Империи — и всякая такая ересь. А потому они поехали, хотя их служба пока что состояла только в том, чтобы отбивать себе задницы и отгонять тучи летучих кровопийц. Так, может, сейчас…
— Я осматриваюсь. — Генерал погасил их надежду двумя короткими словами. — В Империи есть люди, которые с большим беспокойством следят за событиями на Дальнем Юге. Особенно за тем, как тут относятся к рабам. И не только к меекханским.
Он обвел взглядом Молнию, командира лагеря из Фургонщиков и черного воина.
Поре Лун Даро фыркнул, и некоторое время казалось, что он сплюнет на пол.
— Эти люди слишком долго ждали. Слишком. Когда мы истекали кровью под кнутами надсмотрщиков, когда наши сыновья шли на рудники, а дочери — в бордели, когда Тростники устраивали на нас охоту — нами никто не интересовался. Не беспокоился. Только сейчас, когда некому собирать специи и присматривать за шелкопрядами, они вдруг заволновались. Меекханские купцы переживают, что караваны не пойдут на север, что корабли не покинут порты, груженные перцем, шафраном и шелком?
Ласкольник глянул ему в глаза. Твердо.
— Нам пришлось восстанавливать страну после визита неких диких гостей с востока. Отстроить города и села, заново засеять поля, заселить опустевшие провинции. Но, как я понимаю, здесь — это в прошлом.
— Верно. — Кахель-сав-Кирху положил руку на плечо кочевника. — И мы не станем к этому возвращаться. Но много людей, генерал, могут быть злы на то, что Империя так долго ждала, чтобы сделать хоть какой-то ход. И речь даже не о том, чтобы послать армию, мы не дураки. Но они могли сделать… хоть что-то, наверняка были другие пути, чтобы повлиять на здешнюю политику по отношению к рабам.
Его улыбка казалась вытесанной на лице тупым резцом.
А следующие слова кха-дара потрясли не только Кайлеан.
— А кто поддерживал здешнего князя и его младшего брата по дороге к трону? Ты полагаешь, что все решила только чистота крови Самереса Третьего? Как так случилось, что после стольких лет появился князь, который начал ослаблять рабские ошейники? Чьи ножи следили, чтобы его враги и конкуренты постучали в Дом Сна? Благодаря чьему золоту жесткое дворянство смягчалось, а ремесленные цехи не слишком сопротивлялись, когда вводили законы, что облегчали положение рабов? А второй из братьев? Лавенерес? Слепец в мешке змей, а ведь он удержался достаточно долго, чтобы его любовница получила власть.
Все в шатре, даже члены чаардана, таращились на Ласкольника, словно тот вдруг взлетел и заговорил чужими языками. В воздухе повисли вопросы без ответа. Собственно, насколько глубоко генерал оказался втянут в дела имперских тайных служб? Сколько он знает? Сколько может? От чьего имени говорит?
Генерал улыбнулся, словно чувствуя, какой тропой текут у всех мысли.
— Естественно, это только слухи. Империя со всей решительностью станет отрицать обвинения в том, что она пыталась влиять на политику других государств, чью свободу и независимость она ценит более всего на свете. Торговля и добрые отношения со странами юга для нас
