Эккенхард порой видел такое у агентов, что без минуты передышки трудились в сложных местах. Ломались по малейшему поводу. Нора тогда посылала их на другую работу, за бумаги или на тренировку новых шпионов. А порой их запирали в одном из тех замков, из которых они не выходили до конца жизни. Но Анд’эверса невозможно было никуда отослать. Он требовался здесь и сейчас.
Четверть часа разговора, состоящего по большей части из монолога, обращенного к спине седого старика, убедили Эккенхарда, что этот человек потерян для Империи. Анд’эверс отвечал междометиями, если вообще отвечал, не отзывался, даже когда Эккенхард объявил, что это он отослал с миссией тех двух девушек, что принимали участие в спасении дочери Фургонщика. При слове «спасение» из-под седой гривы блеснули запавшие темные глаза, а сам кузнец сплюнул в гарь и напрягся еще сильнее.
После этого словно ниоткуда появились две другие дочки Анд’эверса и дали Крысе понять, что ему время уходить. Девушки носили кожаные панцири, легкие топорики и копья, и он даже не пытался с ними спорить.
Шпион был в лагере только гостем, причем гостем, который нарушил некий неписаный закон. Фургонщики строили курган в память о Кей’ле, одновременно игнорируя безумие, что пожирало ее отца.
Рапорт, который Эккенхард вышлет в Нору, будет коротким и четким. Анд’эверса не удастся использовать в планах Империи. Но все еще не был найден лучший кандидат на владыку Фургонщиков, который одновременно стал бы верным и лояльным союзником Меекхана.
* * *Слушая рапорт о Фургонщиках, император не отводил от Гентрелла взгляда. И этот взгляд заставлял беспокоиться. Не грозный или злой, но внимательный и взвешивающий.
И спокойный.
Кан-Овар прекрасно помнил, когда у императора был такой взгляд. Примерно четверть века назад, когда Меекхан шатался под ударами се-кохландийских копий, а большая часть советников настаивала бросить север Империи, сбежать за Довсы и Кремневые горы и переждать. Некоторые утверждали, что кочевники — как пыль, несомая ветром: что их принесло сюда, но точно так же и выдует, что они уйдут сами. Другие утверждали, что бегство в горы — это только маневр, чтобы перевести дух, выставить новые армии, заключить новые союзы. Что когда Меекхан придет в себя и отряхнется, то новые армии отправятся назад, отбивая утраченные провинции. Вот тогда во взгляде двадцати-с-небольшим-летнего императора появилось схожее спокойствие.
Остатки Армии Самр и Армии Омлах вместе с вессирцами обороняются за Малой Стеной, сказал он тогда, Олекады — словно нож, воткнутый в бок варварского королевства, крепости в горах Прощания все еще стоят, часть городов тоже не пала, а вы говорите, что мы должны бросить все, чего мы сумели достичь на Севере за последние триста лет, и сбежать? Если мы оставим северные провинции, мы никогда больше их не вернем, потеряем лояльность горцев и сердца тамошних жителей, а наше место займут культы, безумные пророки, теократии и всякие там сраные княжества. Мы остаемся. Остаемся и будем защищать столицу. Огласите всем, что император и двор не бросят Меекхан.
Большая Чистка Ржавой Осени отпечаталась на страницах истории Империи как наиболее драматический момент войны с кочевниками. Ученые назвали ту осень Ржавой, поскольку Меекхан истекал кровью сильнее, чем когда-либо, а поля битв и стычек в радиусе двухсот миль от столицы сделались рыжими от имперской крови. Генно Ласкольник, новый императорский фаворит, удержал полки кавалерии от высылки на север, выстраивая свою Конную Армию. Но, чтобы дать ему время, чтобы притормозить идущие к городу а’кееры, три армии Империи истекли кровью в нескольких сражениях, устилая равнины среднего Меекхана тысячами тел. Но, несмотря на то что говорили тогда доморощенные стратеги, это не стало бесплодной жертвой.
Потому что объявление, что Креган-бер-Арленс не побежит в горы, было вызовом, который вождь кочевников не сумел игнорировать. Йавенир Дитя Лошадей, Владыка Тысячи Копий, Отец Войны се-кохландийцев, знал, что если он займет столицу Меекхана и посадит голову императора на копье, то выиграет войну. Упрямые горцы уступят, обороняющиеся города и крепости откроют врата, а сам он войдет в легенды как тот, кто поставил на колени непобедимую Империю. Одной битвой он выиграет то, что пришлось бы вырывать во множестве кровавых компаний.
А потому он стянул под Кремневые горы все свои силы, прерывая осады крепостей и грабеж почти беззащитной страны. Историк все еще спорят, принимало ли в Битве за Меекхан семьдесят, восемьдесят или сто тысяч кочевников, но на самом деле это были пустые и несущественные споры. Важнее всего, что Север вздохнул свободней, когда большая часть нападавших отправились за головой императора.
А Большая Чистка отковала клинок, который должен был перерезать се-кохландийскому нашествию глотку.
Креган-бер-Арленс в несколько дней избавился от большей части своих советников, стоявших за то, чтобы сдать столицу врагу, отодвинул от власти тех, кто связывал ему руки, после чего приступил к восстановлению и усилению армии. Время шло, а Ржавая Осень очень быстро перешла в белую зиму, которая остановила военные действия на добрых пять месяцев. Восемнадцать генералов, пятьдесят шесть полковников и несколько сотен командиров более низкого ранга были перемещены на другие должности либо попросту понижены и убраны из армии, а назначили на их место офицеров молодых и имевших репутацию недисциплинированных смутьянов. Под их командованием перевооружили пехотные полки, трехкратно увеличивая в каждом количество стрелков и меняя метод боя. Армия, даже отдельные отряды пехоты, должна была сделаться более динамичной, быстрее реагировать и полностью использовать своих лучников и арбалетчиков. Традиционная имперская тактика «мы словно стена, стоим на месте и позволяем им разбиваться о наши щиты, пока они не падут» была заменена принципом «мы словно стальной лист: сгибаемся, ударяем и возвращаемся на место».
Эти «недисциплинированные смутьяны» утверждали, что десятка выполнит разворот быстрее роты, а рота — быстрее, чем имперский полк, оттого имперские полки перестали быть на поле битвы тяжелыми, недвижными квадратами, которые кочевники расстреливали из луков либо объезжали — как им хотелось. Не случилось полного отказа от окапывания или от кольев против конницы, но эти элементы стали частью тактики, а не ее фундаментом. После реформ строй отрядов, ротами или полуротами, огрызался в нападающих залпами стрел, а тяжелая пехота умела перестроиться даже при атаке Всадников Бури. Более свободное построение позволяло пехоте маневрировать быстрее и умелей и в полной мере использовать поддерживающие их кавалерийские полки.
Пошатнувшуюся дисциплину восстановили огнем и железом, вернувшись даже к неприменяемой
