— А в Ксилматии?
— Я не собираюсь никому ничего сообщать. Не в моих привычках влезать в чужие дела, особенно семейные.
— Но только пока мы остаёмся союзниками, верно? — глухо поинтересовалась Джейн, убирая ладонь.
Герцог стоял, сложив руки на груди и всем своим видом выражая доброжелательность.
— Если вы простите мне эту выходку и продолжите разговор, то, я надеюсь, вы очень скоро найдёте, что у нас нет ни одной причины не быть союзниками.
Джейн безумно хотелось послать его к чёрту и уйти, хлопнув дверью напоследок. Меньше всего на свете она любила, когда кто-то пытался показывать свою власть над ней.
Но правда была в том, что она здесь не по своему желанию, и один хлопок дверью может стоить Лепорте будущего.
— Думаю, я смогу простить вас, — она задумчиво взяла кубок и слегка болтнула вином в нём. — Если вы отправите мне несколько бутылок этого чуда.
Герцог непонимающе нахмурился, а затем морщины на его лбу разгладились, и он расслабленно рассмеялся.
— Для вас — что угодно, ваша милость.
— Тогда давайте пройдёмся, — Джейн решительно встала. — Честно говоря, после вашей демонстрации дружбы у меня пропал аппетит, — и она усмехнулась, давая понять, что это шутка. — Я слышала, вы наняли маэстро Спаззола. Искренне хотелось бы взглянуть на его работу.
— Сочту за честь показать её.
Пока они шли через залы, комнаты и галереи, заполненные гвардейцами, слугами и произведениями искусства, герцог без остановки говорил. Джейн почти не слушала его. Она лишь изредка кивала, вставляла ничего не значащие фразы и с тусклым интересом оглядывала дворец самого влиятельного человека Лорентино.
Это место было полной противоположностью Мраморного Гнезда в Муджелло. Если там обилие золота и роскоши обесценивали её, то здесь каждый уголок был обставлен с чувством меры и вкуса. Они прошли библиотеку, несколько гостиных, три коридора, два общих зала — и каждое помещение казалось Джейн одновременно уютным и преисполненным достоинства. Одна часть её не переставала изумляться этому.
А другая часть пыталась прийти в себя и избавиться от отвратительного послевкусия догадливости герцога.
— Прошу, ваша милость, — Форца с широкой улыбкой открыл перед ней очередную дверь. — Надеюсь, вы не обманитесь в ожиданиях.
Она тоже хотела бы надеяться, но когда в последний раз всё шло так, как она того хотела?
Едва слышно вздохнув, Джейн сделала шаг вперёд, готовясь изображать восхищение и улыбаться, как дурочка…
И изумлённо застыла на пороге.
— Это… — прошептала она резко пересохшими губами.
Коридор был погружен в полумрак. Свет пробивался через узкие окошка под самым потолком и лишь едва освещал стену…
Каждый дюйм которой был покрыт фреской.
— …Восхитительно, — выдохнула Джейн, подходя ближе.
Она видела фрески в Лепорте, видела знаменитую «Битву на Стальном Берегу» в Веспреме, в конце концов, видела некоторые в храмах…
Но никогда не видела чего-то столь совершенного.
Картина казалась живой. Каждая деталь, каждая композиция, каждый блик — всё это выглядело пугающе настоящим и замершим в нереалистичной неподвижности, в самый выразительный и чувственный момент…
Но самой странной, пугающей и одновременно притягательной деталью было то, что ни у одного человека не было лица. Картина была полностью завершена — во всём, кроме лиц.
— Я никогда не видела ничего подобного, — благоговейно прошептала она, борясь с желанием коснуться фрески.
— И не увидите, — тихо проговорил герцог откуда-то сзади. — Маэстро Спаззола действительно создал шедевр. Во всех смыслах шедевр. Такие вещи существуют лишь один раз и в одном месте.
Какое-то время они оба просто молча стояли рядом. Джейн — восторженно глядя на фреску. Менте Форфца — в немом и терпеливом ожидании.
Наконец, Джейн облизала губы и подала голос:
— Почему без лиц?
Герцог усмехнулся.
— Это моя идея. Присмотритесь, ваша милость. Что, по-вашему, происходит здесь? — он указал на первую секцию фрески.
Молодой парень, окружённый толпой горожан. Руки подняты вверх, но без лиц сложно сказать, в одобрении ли или в гневе.
— Я не… — неуверенно начала было Джейн, но тут догадка обожгла её. — О боги. Это история правления.
— Моего правления, — кивнул Форца, глядя на фреску и задумчиво поглаживая гладко выбритый подбородок. — Начиная отсюда и заканчивая вон там, — он указал куда-то в дальний конец коридора, где белела ещё не расписанная стена, — будет записана моя история. Пока я жив, люди будут говорить обо мне и моих сторонниках только хорошее. По крайней мере, в лицо. Из страха, из желания урвать толику милости — не важно, они будут лгать. Но когда меня не станет… — он подошёл вплотную к сцене с мальчиком. — Будет ли этот мальчишка уродлив? Будет ли его лицо злобным и тупым, или, наоборот, одухотворённым и благородным? Будут ли люди вокруг него восторженно приветствовать или наоборот, будут гневно освистывать малолетнего самодура? — герцог пожал плечами. — Мне кажется это до безумия интересным и… Поучительным.
— Я бы сказала, что всё это более грустно, — хмыкнула Джейн. — Правда станет известна только тогда, когда вас не станет. Какой в ней тогда смысл?
— Мне правда только интересна, а Лорентино она необходима. Люди должны понять, стоит ли им доверять правителям вроде меня.
— А как вы думаете сами?
— Если бы я думал, что не стоит, то и не делал бы этого всего. Но я же человек, в конце концов. Возможно, я ошибаюсь, — Форца повернул голову к Джейн. — А что думаете вы?
Джейн недовольно скривила губы.
— Я никогда бы не доверилась правителю, у которого есть Кладбище Несогласных. Любой правитель должен уважать свой народ — и его волю.
— А разве я не даю народу Лорентино самое желанное — сытость и достаток? Разве это — не жест уважения?
— Любой народ больше всего жаждет свободы, ваша светлость, — грустно усмехнулась Джейн. — Сытость и достаток — это свобода от нужды. Но это лишь подобие настоящей свободы.
— Свобода, — усмехнулся герцог, складывая руки на груди и опираясь на стену, скрытую в полумраке. — Я бы предложил вам собрать всех голодных, безработных и больных в Лепорте и повторить им ваши сентенции.
— Может быть, я бы уговорила их взять штурмом замок какого-нибудь богатого герцога и накормила бы их тем, что нашлось там? — уколола в ответ Джейн.
Из темноты раздался приглушённый смех.
— Вы же сами понимаете, что свобода — опасная вещь. В Лепорте голос глупца значит столько же, сколько голос умнейшего человека. А глупцов всегда больше.
— Обременённый ответственностью глупец быстро набирается ума, — процитировала Джейн, недовольно щурясь — солнечный свет падал из окошка прямо на неё, слепя глаза. — Даже если их выбор будет откровенно глуп и плох — я сделаю всё, чтобы сгладить углы. А вы отбираете у человека причину быть умным. Зачем? — она взмахнула рукой. — Вы кормите их, наполняете их кошельки, решаете за них. Думаете за них. Разве это не большее потворство глупости?
— Дело не только в глупости, — в
