– А что, если, скажем, у этого бальзама вышла какая-нибудь, предположим, бракованная партия? Ты только представь. И вот эта бутылка – из той самой партии. С той самой травкой. И когда ты выпиваешь рюмочку – твое сознание оказывается внутри тебя ровно-ровно в тот момент, когда ты выпивала ровно-ровно предыдущую рюмочку. Представила? И вот представь, что это длится буквально несколько минут – ровно столько травка действует на нейронные связи. И у тебя есть только эти несколько минут – но что можно сделать за несколько минут? Скажем, спасти мир за несколько минут – вот что бы ты сделала? Вот выпей свой бальзам – посмотрим, что будет.
– Ничего не будет, даже если и так, – ответила Лия. – Потому что я никогда раньше не пила эту дрянь. Даже в те несколько лет, когда я жила в Риге – хотя я была подросток тогда и должна была что-то пить, – не пила. Мама приносила какой-то бальзам, который ей дарили на работе в посольстве, но не такой, в глиняном горшке.
– Ну или, предположим, это не путешествие в предыдущую рюмочку, а просто перезапись, – продолжила я. – Скажем, бракованная партия бальзама позволяет тебе перезаписывать собственные воспоминания – но только те, которые относятся к предыдущей рюмочке.
– Может, у тебя просто эпилепсия? – предположила Лия. – Иногда приступы так и происходят, в виде флешбэков ретравматизирующих воспоминаний. Ты как будто переносишься в прошлое и видишь все с пугающей отчетливостью.
– И перезаписываешь, – подтвердила я.
– Нет, это фигня, – сказала Лия. – Мне кажется, что про это уже много кто писал. Придумай что-нибудь другое, это не катит.
И выпила залпом свою рюмочку.
– Офигеть, – сказала Лия. – Это работает. С ума сойти. Это работает. О боже мой, боже.
И посмотрела на меня так, как на меня никто никогда не смотрел.
– Ты жива, ты жива, с тобой все в порядке, – зачарованно бормотала Лия. – Офигеть, не может быть, не может такого быть.
– В смысле? – спросила я.
– Это не воспоминание, это не эпилепсия, прости, пожалуйста, я всегда думала, что ты ненормальная и придумываешь какой-то бред, чтобы меня впечатлить, прости, – затараторила Лия и тут же залилась слезами. – Господи, так не бывает. Так не бывает.
И кинулась ко мне обниматься, счастливая и верная, как собака. По моему лицу текли ее слезы, и это был первый раз, когда мое лицо касалось ее лица, для меня, и, вероятно, последний – для нее.
– Быстро, быстро, слушай внимательно, – сквозь всхлипывания рыдала неожиданно теплая, податливая, нежная Лия мне прямо в ухо. – Это правда, я не знаю, как тебе удалось это сразу понять, это и правда какая-то бракованная партия, чертова травка. Когда ты умерла, а ты умерла, не перебивай, я сразу вспомнила эту твою штуку про бальзам, потому что меня жутко мучила вина перед тобой, я так над тобой издевалась, я не знаю почему, просто мне казалось, что мы с тобой ужасно похожи, и в то же время это меня так бесило, просто слов нет, прости, прости, короче, когда ты умерла, я поехала к бабушке, и у нее все еще стояла эта бутылочка – год назад, год назад это было, когда мы к ней заходили – и я выпила маленький стаканчик – и я ровно тут! ровно в год назад, понимаешь? Это невероятно! И ты живая, живая!
Лия принялась покрывать меня мокрыми, рыдающими поцелуями – лицо, шею, руки.
– Твоя смерть была ужасной, – сказала она. – Пожалуйста, не умри, когда доживешь до нее. Это случилось 9 марта, ты подавилась зеленой булочкой, именно зелененькой, с зеленым чаем. У меня на глазах. В кондитерской. Напротив библиотеки. Я пробовала сделать этот захват, мы все там что-то пробовали, растерялись ужасно, ничего не помогло, ты умерла, пожалуйста, прости меня, если можешь, если бы я знала, что так будет, я бы никогда не вела себя с тобой так ужасно, ты меня простишь? Простишь?
Это была какая-то совершенно другая, незнакомая мне Лия. Та, которую я знала, никогда не вела бы себя так.
– Конечно, прощу, – сказала я. – Ничего же ужасного еще не случилось.
– Получается, я спасла тебе жизнь, спасла же? – затараторила Лия, хватая меня за плечи всеми своими мягкими, как ночь, бледными руками. – Ты же запомнишь это, правда? Ты не будешь есть эту булочку? Ты не пойдешь со мной в кондитерскую 9 марта? Просто скажи мне: нет, нет, я не пойду с тобой никуда – хорошо? Скажешь? Обещаешь?
– Обещаю, – сказала я. – Все хорошо.
– И еще, – сказала Лия, – пожалуйста, не говори мне о том, что я тебе сейчас рассказывала. Ну или просто попроси быть с тобой подобрее. Потому что нехорошо обращаться с подходящим человеком таким неподходящим образом. Но про остальное не говори. Я боюсь, что буду над тобой смеяться. Я больше не хочу над тобой смеяться. Если бы я знала, как оно будет, я бы никогда. Просто прости меня заранее за все, за все просто прости, что я тебе сделала, и не ешь эту булочку, и в кафе со мной не иди.
– Хорошо, – сказала я. Меня уже не беспокоила та глупая история про кинотеатр. В ней вообще не было ничего настоящего.
– Ох, – сказала Лия, отталкивая меня. – Мутная какая штука. Мы с тобой сейчас обнимались? Господи, как пьяные. Ну и пойло.
– Ты плакала, – сказала я. – Помнишь почему?
– Бред какой, – сказала Лия. – Аллергия, наверное. Из чего вы это делаете? У вас люди тоже из этого сделаны?
– Да, – сказала я. – И люди тоже. Мы сделаны из воспоминаний. А когда нам нужны новые люди, мы собираемся вместе и что-нибудь коллективно вспоминаем.
Лия вытерла слезы и брезгливо поморщилась.
После этого вечера мы практически полгода не расставались, а потом практически полгода расставались. Вспоминать осень и зиму мне не хотелось. Несколько раз я пыталась рассказать Лии, что «Чорны бусел» все-таки умудрился пролететь сквозь стальные стены ее скептицизма, и она явилась из неких темных будущих с просьбой передать себе быть со мной подобрее, но Лию вся эта паранормальная чушь чудовищно злила, и она обрушивала на меня все больше подробных описаний того, насколько неприятным человеком я стала и всегда, кажется, была, но первое время удачно маскировалась под скромную девочку, приехавшую в большой город поучиться рисовать книжки с картинками и без. Я соглашалась, потому что с какого-то момента было проще соглашаться со всем, что она мне обо мне рассказывает.
А потом она просто перестала мне
