Нет ответа.
— Что, если его здесь нет? — потирая озябшие руки, тихо спрашиваю я. — Что, если он уже…
— Тихо! — осаждает он меня, не повышая, однако, голоса.
Сжав губы, заталкиваю поглубже нарастающую панику. Я должна справиться со страхом. Я же была гриффиндоркой в Хогвартсе, а это значит, что, невзирая на множество неудач, я все же обязана попытаться оправдать репутацию факультета.
— Я не злюсь на тебя, Драко, — обращается Люциус к темноте. — Выходи, и мы поговорим.
Лезвие ножа сверкает голубым в пламени свечей.
Молчание в ответ.
Мы поднимаемся на еще один лестничный пролет, и еще один, исследуем коридор за коридором, и каждый раз в ответ на зов Люциуса — тишина.
Боже, я не выдержу… нервы натянуты до предела, и я даже почти чувствую, как они колеблются от страха, а я дрожу от холода, и эта тишина давит на меня, оглушая сильнее, чем сотни криков…
Краем глаза замечаю какое-то движение.
Замираю на месте, оборачиваясь, и впиваюсь взглядом туда, где я только что видела… клянусь, я видела…
Ничего. Только тени насмешливо танцуют на стене.
— Драко? — шепчу я.
— Бога ради, тише! — шипит Люциус, и в его голосе проскальзывают злость и страх. — Если он не отвечает мне, то тем более не ответит и тебе.
Бросив мучительный взгляд на то… туда, где ничего нет, я поворачиваюсь и вновь следую за Люциусом.
Наконец мы подходим к двери — огромной деревянной двери, — и почему-то она кажется мне знакомой, вот только я никак не могу вспомнить…
И когда Люциус, направив палочку на дверь и прошептав заклинание, открывает ее, я понимаю, где видела ее.
Она ведет на балкон; тот самый, который я помню так, словно это было вчера.
Чувствую, как напряжен Люциус: он тоже помнит…
Но сейчас не время предаваться воспоминаниям.
— Драко? — шепчет он. Его голос разносится по всей пещере и отражается от стен. — Ты там?
Долгое время нам отвечает лишь эхо, но едва Люциус поворачивается, чтобы уйти…
— Я здесь, отец.
Люциус судорожно вздыхает.
Ледяные пальцы с силой сжимают мое сердце.
Драко выходит, становясь в дверном проеме, но его лицо спрятано в тени.
— Смотрю, ты привел с собой грязнокровку, — полунасмешливым тоном произносит он, делая шаг вперед, в коридор, и его лицо теперь освещено; на нем ясно читается ярость. — Как мило. Ты всегда знал, что значит быть радушным хозяином, и как обращаться с гостями …
— Давай не будем играть в игры, Драко, — строго обрывает его Люциус. — Тебе прекрасно известно, почему я здесь. Так почему бы не высказать все, что накипело?
Ноздри Драко раздуваются в гневе, и у меня сводит желудок. Мне совсем не хочется слышать то, что он, возможно, собирается сказать. Не желаю видеть, как еще один человек будет уничтожен из-за того, что делаем мы с Люциусом.
Ведь сначала больно было только мне. Потом и Люциусу. А теперь вот Рон и Драко…
Пальцы Драко сжимаются вокруг волшебной палочки.
— Ты лгал мне, — выплевывает он, и его щеки вспыхивают.
Он пытается взять себя в руки.
— Ты не подчинился мне, Драко, — Люциус зол. — Я предупреждал, чтобы ты не трогал грязнокровку впредь…
— Иначе я перестану быть твоим сыном? — Драко тоже начинает терять над собой контроль. — Да, я помню. Вряд ли я вообще когда-нибудь смогу забыть эти слова. Знаешь, каково это, когда для твоего отца жизнь какой-то грязнокровки дороже, чем ты?
Любому другому отцу было бы больно от этих слов. Другой отец немедленно опустил бы палочку, заключил сына в объятия и сказал, что любит его больше всего на свете…
Все, что получает Драко от Люциуса, — холодный, безжалостный взгляд, и поэтому он продолжает чуть дрожащим голосом:
— Только сегодня утром ты говорил мне, что я должен повзрослеть, и я это сделал, — что-то, напоминающее гордость, мелькает в его голосе. — Я решил выяснить раз и навсегда, не ошибся ли в своих подозрениях. Оказалось — не ошибся, — почти ликующе подводит он итог. — Ты лжец и лицемер, и все это время ты трахал грязнокровку за спиной моей матери…
— Экспеллиар…
— Протего! — палочка Драко скользит в руке, но он удерживает ее и отражает заклинание отца. Они стоят, держа друг друга на прицеле. Отец и сын…
Сердце бьется так быстро, что вот-вот выпрыгнет из груди.
Две пары таких похожих глаз взирают друг на друга с одинаковой холодной жестокостью.
— Не слышу твоих отрицаний, отец, — шепчет Драко.
— Какой в них толк? — губы Люциуса сжимаются в тонкую линию. — Ты уже знаешь правду, и я не собираюсь оскорблять твои умственные способности, доказывая обратное.
Сказать, что я удивлена, значит — ничего не сказать. Почему он даже не попытался замести следы, как он всегда делает? Он же великий стратег, и может с легкостью придумать что угодно.
Он ведь не рассчитывает на то, что Драко сохранит наш секрет так же, как сделал Рон?
Но он же доверился Рону.
Это другое. Рон любит… любил меня, а я люблю его. Драко… Драко всегда получал от отца лишь равнодушное снисхождение.
— Ты кому-нибудь сказал о том, что узнал? — тихо спрашивает Люциус, и меня удивляет, как ему удается сохранять хладнокровие.
Все внутри сковывает льдом, пока я жду ответа, но…
— Нет, — угрюмо кидает Драко. — Пока нет.
Люциус почти неслышно выдыхает с облегчением.
Я снова обретаю способность дышать. По крайней мере, никто больше не в курсе, и у нас еще есть надежда.
— Скажи, отец, — со злостью в голосе начинает Драко, его палочка колеблется в непослушных пальцах. — Я хочу знать одну вещь: все, что ты мне втолковывал на протяжении моей жизни о чистоте крови… это было одной большой ложью?
— Конечно, нет, — осторожно отвечает Люциус.
— Тогда почему для тебя это ничего не значит? — хрипло выплевывает Драко. — Все, что ты говорил о предателях крови и грязнокровках, о долге чистокровных, — какое значение это имеет теперь, когда ты трахаешь первую попавшуюся грязнокровку?
Драко зашел слишком далеко: Люциус поднимает палочку выше, и Драко повторяет этот жест.
— Следи за своим языком, — бросает Люциус.
Драко стискивает зубы, глаза мятежно поблескивают.
Люциус глубоко вздыхает.
— Это не было ложью, Драко, — начинает он. — Это все еще правда, и то, что ты узнал, ничего не меняет.
— Хочешь сказать, она отличается от других грязнокровных отбросов? — грубо и насмешливо спрашивает Драко.
Но Люциус не реагирует на провокацию.
— Я никогда не говорил этого, — шепчет он. — Она не изменила моего отношения к таким, как она.
И пусть я знаю, что это не совсем правда, но все же это больно, словно жгучая кислота разъедает душу изнутри. И я задаюсь вопросом: неужели он до сих пор, после всего, что было между нами, твердит себе о… как он может?
— От этого не легче! — кричит Драко. — Я имею в виду… она же… она моя ровесница! — чаша его терпения лопнула. — Одного со мной возраста, черт побери! Как ты можешь даже…
Люциус напряжен, и его лицо белеет, а у Драко,
