Клянусь, я больше никогда не буду жаловаться на свою внешность.
Но это еще не конец.
Мои волосы… продолжают меняться. Их цвет. Вместо мышиного коричневого, они отливают золотисто-каштановым цветом и мягкими кольцами ложатся мне на плечи, струясь каскадом и блестящими волнами.
И… есть что-то еще. В самих чертах моего лица.
Изменение незначительно, но, в то же время, весьма заметное. Лицо приобретает утонченность. Глаза распахиваются чуть шире, а ресницы становятся длинными, как у Дюймовочки. Румянец возвращается на скулы, а губы теперь пухлые и нежно-розовые.
Я выгляжу… прекрасно. Я едва могу описать это. Я все еще я, но выгляжу по-другому. По сравнению с этим мое преображение на Святочном балу просто каламбур.
Все мои изъяны исчезли без следа, будто кто-то стер их ластиком и взамен нарисовал привлекательные детали.
— Смотри, что мы можем сделать для тебя, — дыхание Люциуса коснулось моих волос. Его голос звучал… странно. — Кому нужна любовь, когда у него есть такая внешность? Солидные мужчины будут падать к твоим ногам. Из-за такой красоты вспыхивали войны. Твоя внешность может принести тебе власть и богатство, какие тебе даже и не снились.
Я смотрю на него. На его лице играет легкая улыбка.
— Любовь не идет ни в какое сравнение с тем, что мы предлагаем тебе, — шепчет он.
Я вновь смотрю в зеркало на свое прекрасное и совершенное лицо, и подавляю желание захихикать. Я и сама не знаю, почему?
Поднимаю взгляд на Люциуса, и вижу взгляд, который никогда не видела прежде. Это не ненависть или презрение. Ничего похожего на то, что я видела, когда он пытал меня. Его веки опущены, он смотрит прямо мне в лицо, и на мгновение едва заметная улыбка касается его губ.
Это… странно.
Заклинание, удерживающее меня у стены, ослабевает, и я почти падаю на пол, но тут же восстанавливаю равновесие.
Люциус встает прямо передо мной и смотрит мне в глаза.
— Давайте договоримся, мисс Грэйнджер, — он изящно приподнимает бровь. — Вы все нам расскажете в обмен на внешность, которую имеете сейчас.
Я сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться вслух над этим "предложением". Если он думает, что я сдам Гарри в обмен на красоту, тогда он совсем не разбирается в людях.
Я еще раз бросаю взгляд на свое привлекательное отражение, мысленно прощаясь с ним.
— Нет, — твердо говорю я.
Едва я произнесла это, как мой прежний облик вернулся ко мне.
По крайней мере, мои волосы и зубы нормальные.
Я вижу, что Люциус пристально смотрит на меня.
— Дура, — шепчет он так, что только я могу слышать его.
— С меня хватит! — внезапно кричит Беллатрикс. Я вздрагиваю, разрывая зрительный контакт Люциусом. Я почти забыла, что она и Долохов все еще здесь.
Она подлетает к нам с яростным выражением лица и хватает меня за волосы, вытаскивая в центр комнаты. Кожу головы нестерпимо жжет, я падаю на колени.
Какого черта? Еще секунду назад она смеялась надо мной, а сейчас…
Она тянет меня за волосы, и с нотками истерики говорит мне на ухо:
— Почему? А? Я спрашиваю, почему? — ее голос срывается на визг. — Почему ты не говоришь? Что ты выигрываешь от своего упрямого молчания? Почему бы тебе не делать так, как тебе говорят?
Я слышу, как Люциус отвечает за меня.
— Она неспособна на это, Белла…
— Неправда! — обрывает она его. Она сильнее хватает меня за волосы, еще чуть-чуть и она вырвет мне клок. Сильная боль вынуждает меня ответить, хотя я знаю, что сделаю только хуже.
— Я… простите, но я не скажу вам, где Гарри.
— СКАЖЕШЬ! — кричит она мне прямо в ухо: кажется, барабанная перепонка сейчас лопнет. — Я НЕ СОБИРАЮСЬ МИРИТЬСЯ С ТАКИМ… УПРЯМСТВОМ И НЕПОВИНОВЕНИЕМ! МЕНЯ ТОШНИТ УЖЕ ОТ ТЕБЯ, ТЫ СЛЫШИШЬ?
Я чувствую ее рваное дыхание на своей щеке. И теперь точно знаю — Гарри был прав, когда говорил, что эта женщина абсолютно сумасшедшая.
Она поднимает палочку…
— КРУЦИО!
О, Господи, только не это! Я не выдержу. Такое чувство, будто с меня сдирают кожу, а кости охвачены огнем, словно через меня пропускают ток и режут лезвиями…
Белла прерывает заклинание, но все еще держит меня за волосы.
— Скажи! НЕМЕДЛЕННО ГОВОРИ, ГДЕ ОН!
Пот выступил на моем лице. Я чувствую его соленый вкус на губах.
Скажи ей, Гермиона.
НЕТ!
Я не скажу. Я не предам Гарри.
Беллатрикс Лестрейндж выпрямляется и снова накладывает на меня Круцио.
А потом еще.
И еще.
И опять, и вновь, еще раз.
Это никогда не кончится, НИКОГДА! Боль и агония, агония и боль, я не смогу пережить это…
Бесконечная пытка. Пытаюсь считать, но жгучая боль затмевает все.
Погружаюсь в темноту. Тянусь к ней. Теряю сознание, но все еще чувствую боль. Сквозь темноту. Слышу какой-то звук и свое собственное сердцебиение. Больше ничего. Я словно плыву в вакууме, окутанная болью.
Господи-Боже, почему она не прекратит? Почему? ПОЧЕМУ?
— Круцио! КРУЦИО!
Глухие звуки ударов ног о каменный пол и чьи-то неразборчивые крики — бессмысленные, ничего не значащие крики агонии. Мои собственные.
Я больше не могу, НЕ МОГУ!
Крик, дрожь, судороги и корчи… кажется, я умираю, снова и снова…
Лезвия, ножи, пилы.
Огонь, кислота, лед.
Плоть. Кость. Кровь.
Ясейчасумру Плеватьнавсе Нетничегохуже… чем… это…
Заклятие вновь отпускает. Я жду в забытьи.
Но боль не возвращается. Я постепенно прихожу в себя, темнота отступает.
Открываю глаза, но ничего не вижу. Приподнимаюсь, опираясь на локти, желудок крутит так, словно там идет атомная война. Я приподнимаюсь еще выше, и меня выворачивает наизнанку.
Дрожь сотрясает меня, пока я смотрю на лужу собственной рвоты. Как во мне могло оказаться так много, если в последние дни я очень мало ела? Лужица достигла моих рук, а кусочки еды застряли в волосах.
Но ни один из них даже не пикнул от отвращения, как я ожидала. Люциус просто направил свою палочку на лужу — и все исчезло.
Вполне вероятно, что он уже делал это раньше.
Я поднимаю взгляд на его лицо, больше всего на свете желая увидеть в его глазах хоть каплю сочувствия.
Но, нет. Пустота. Пустые серые глаза.
— Так ты будешь говорить? — спрашивает он.
Я хочу. Господи, помоги мне, но я хочу все им рассказать.
Но не могу!
Я молчу, из последних сил борясь с инстинктом самосохранения. Лишь бы не сказать им ничего.
Я плотнее сжимаю губы. Молчать, молчать, молчать!
Он пристально смотрит на меня тяжелым взглядом.
— Говори, сучка! — кричит Беллатрикс. Я слегка поворачиваю голову и вижу, что Долохов буквально держит ее.
Вновь поворачиваюсь к Люциусу.
— Только не говори мне, что хочешь еще раз испытать боль, грязнокровка, — очень тихо потягивает он. — Мы не отступим, пока не узнаем все, что нам нужно. Ты прекрасно это знаешь. Какой
