Сделай это, скажи им!
Ни за что!
Некоторое время Люциус смотрит на меня выжидающе, а потом направляет на меня свою палочку.
— Круцио!
Ужасающей силы волна боли пронизывает мое тело, как будто я лежу на битом стекле, впивающемся в мое истерзанное тело; и оно проникает до самых костей, оставляя на коже глубокие порезы, заставляя меня истекать кровью. Боже милостивый, я больше не могу!
— НЕТ! — стоит мне закричать, как боль уходит.
Я смотрю на Люциуса, на его лице ни единой эмоции, будто маска. И я знаю, что это значит. Я не смогу и дальше терпеть пытки. Просто не вынесу. Я достигла предела своих возможностей.
— Скажи мне.
Он произносит это без тени сомнений относительно моего решения. Он прекрасно знает, что выиграл. Снова.
— Он собирается в Нору, — шепчу я, а по щеке катится слеза, — дом Рона. Он гостит у Уизли.
Я больше не могу говорить. Слезы душат меня, я ничего не вижу. Но все это уже неважно. Дело сделано. Я предала Гарри.
Трусиха.
ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ!
Долохов подходит к пергаменту.
— Она говорит правду.
Я охватываю голову руками и начинаю раскачиваться вперед-назад, больше всего на свете желая абстрагироваться от всего вокруг. Хочу, чтобы все исчезло.
— Прекрати хныкать, — протягивает Люциус. — Теперь все закончилось, не так ли?
Я хочу умереть.
Беллатрикс издает короткий триумфальный смешок.
Я пытаюсь подняться, но падаю на четвереньки, стоит только встать на ноги.
Почему я не смогла быть сильной? Почему не смогла перенести все пытки?
Они могли бы убить тебя, Гермиона.
Плевать! Я должна была позволить им сделать это!
Трусиха. Слабая, безвольная, жалкая…
Голова раскалывается от боли.
Я хочу домой. Хочу к своей семье, в свою кровать, и чтобы события последних часов-дней забылись, как страшный сон.
Хочу очнуться от этого кошмара.
Я слышу голос Люциуса.
— Мы должны сейчас же доложить об этом Темному Лорду, — он обращается к Беллатрикс и Долохову. — Если он будет действовать стремительно, то сможет схватить Поттера в доме Уизли.
Они не знают, где находится Нора. Это хорошо. Они не смогут найти их…
Я без сил падаю на пол.
— Отличная работа, грязнокровка, — смеется Люциус.
Но я уже вижу перед собой спасительный мрак забытья. Теперь вокруг меня лишь тишина и темнота.
Глава 5. Жестокая надежда
Глаза, как зеркало души, и голос твой — потусторонний.
Ты не храбрец, и ты совсем один,
Словно служивый пес, чей господин,
Связав его, не отпускает прочь.
И так всегда; молитвами тут не помочь. Анна Секстон, Ангелы любви (перевод — kama155)
Жаркое солнце, безоблачное небо… лето. Лужайка возле Хогвартса заполнена отдыхающими студентами. Иду медленно, будто плыву в воздухе, меня никто не видит, а даже если бы и видели, то вряд ли бы узнали, потому что эти лица мне не знакомы. Хотя, нет, кажется, я узнаю кое-кого — я вижу Джинни у озера.
Нет, это не Джинни. Она похожа на нее — такие же рыжие волосы, милое личико с лукавыми искорками в глазах, — но нос чуть длиннее и волосы волнистые. И она моложе, скорее всего, ей не больше четырнадцати лет…
Она снимает туфли и опускает ноги в озеро.
— Осторожнее. Кальмар может схватить тебя, — произносит сидящий рядом рыжеволосый мальчик, не поднимая головы от книги.
Девочка лишь озорно улыбается ему через плечо.
— Не будь занудой.
Мальчик тоже улыбается, но все еще не отрывается от чтения «Введения в Высшую Трансфигурацию».
Я тоже когда-то читала эту книгу…
— Только ты можешь учиться за день до окончания учебного года, — девочка возводит глаза к небу. Карие. Больше и темнее, чем у Джинни…
Он все еще не поднимает глаз на свою собеседницу.
— То, что тебя совсем не интересуют С.О.В. и Ж.А.Б.А. не значит, что и других это тоже не волнует.
Она раздраженно отбрасывает назад свои волосы.
— Можно и поинтереснее провести время, чем за чтением учебников, — она кокетливо улыбается проходящим мимо шестикурсникам, один из них свистит, завидев ее.
— Эй, оставь нашу сестру в покое!
Этот без тени злобы и недовольства крик исходит не от рыжего мальчика. Это кричит тот, кто сидит прямо за ним. Тоже мальчик, но я не могу его разглядеть…
Картинка угасает. Темнота. Тишина.
И шепот.
«Твои дети».
Холодно. Чувствую спиной ледяной холод…
Мои дети. Какими они будут, или какими они могли бы быть?
Бисеринки пота катятся по лицу.
Открываю глаза. Сюда не проникает солнечный свет.
Мой язык, кажется, присох к нёбу. Во рту горький привкус застоявшейся рвоты.
Я сажусь, и движение вверх тут же отдает в голову. Больно. Пульсирующая боль в затылке.
Зарываюсь руками в волосы, крепко обхватив голову, чтобы не думать о своем сне. Я не могу позволить себе тщетно надеяться и фантазировать о своем будущем.
Надежда — штука жестокая. Заставляет тебя верить, что все будет хорошо, стоит только приложить достаточные усилия. Я верила в это.
И уже не уверена, что верю сейчас. Я больше не знаю, во что верить.
— Должно быть, у тебя очень чистая совесть. Ты спала, как младенец.
Этот голос. Я поворачиваюсь и вижу Люциуса, стоящего у противоположной стены камеры. Он ухмыляется.
Ухмыляется.
— Я уже было начал думать, что ты никогда не проснешься.
Интересно, он бы почувствовал хоть малейший укол вины, если бы я не проснулась?
Нет. В последний раз, когда он меня видел, он пытал меня безо всякого сожаления или угрызений совести.
Инстинктивно я хватаю локон своих волос, чтобы убедиться, что они все еще на месте. Слава Богу, это так.
Легче сконцентрироваться на этом, чем на боли. Но я не буду больше вспоминать об этом.
— Ты сегодня не очень разговорчивая, грязнокровка, — потягивает он. — Какой прогресс за последние несколько дней. До сего момента, мне казалось, что тебе просто не терпится поговорить.
Поговорить. Конечно, я только и делала, что говорила. Глупая, слабая. Ничтожество. Я сказала им все, что они хотели услышать.
Чувствую себя отвратительно. Мне нужно искупление. Я так виновата перед друзьями.
Как я могла? Им грозит смертельная опасность. Рону, Гарри, всем Уизли. И все из-за моей дурацкой слабости и отсутствия стойкости и воли.
Все будет хорошо. Ты ведь не выдала им местоположение Норы.
Надежда. Огоньком тлеет в груди. И вновь я повторяю, словно мантру, слова, сохраняющие мой рассудок: "Все хорошо… с тобой все прекрасно… ты выберешься… "
Люциус направляет палочку на пол возле меня, и тут же появляются маленький ломоть хлеба и кубок с водой.
— Пожалуйста, ешь.
Я тянусь к еде, мой здравый смысл и чувство голода пересиливают гордость. Я быстро расправляюсь с хлебом. До последней крошки. И в
