Если в моем случае еще можно было разобрать какие-то числа, то сейчас это сделать нереально. Предложения летят с разных сторон и не прекращают пребывать. Надо отдать должное победителям: они в этих торгах не участвуют. Даже Кашмира с Блеском. Цезарь просит всех замолчать и называет сумму, которую он сумел расслышать последней: десять тысяч. Волосы на голове становятся дыбом. Десять тысяч — вот так вот сразу.
— Пятнадцать тысяч! — пищит кто-то с вип-трибуны. Это какая-то пожилая женщина, которая всячески пытается выглядеть моложе пятидесяти. Пока шло интервью с Лестером, она внимала каждому слову. Весь ее наряд состоит из драгоценных камней, уверена, в случае чего она и его отдаст за Лестера. Вильямс ее восторга не разделяет. Такого он явно не ожидал. Кто-то называет очередную сумму, но женщина перекрывает ее. Теперь цена составляет семнадцать тысяч. Никто больше не рискует поднять ставкуе, но едва Цезарь открывает рот, как с самого дальнего ряда раздается мужской голос.
— Двадцать пять тысяч и точка.
По залу проходит встревоженный шепот. Камеры выхватывают обладателя голоса. Едва его лицо появляется на экране все зрители как один ошарашенно вздыхают. Мужчина встает со своего места и направляется ближе к сцене. На вид ему лет тридцать, внешность у него смазливая. Ничем таким он не примечателен, но лицо его кажется знакомым. Лестер в недоумении смотрит на него, а Цезарь, как и все в зале, пребывает в легком шоке: то ли от заявленной цены, то ли от ее обладателя, а может, от всего сразу.
— Леди и джентльмены, думаю, на этом действительно можно заканчивать. Продано! Спонсором и ментором для Лестера Вильямса становится Луций Сноу — младший сын нашего президента.
Теперь настала очередь трибутов и победителей пребывать в шоке. Сын президента — вот это заявка. Кажется, Лестер понял, какой подарок он получил: он улыбается и легко кланяется Сноу-младшему. Тот кивает в ответ.
— Ну вот и все, леди и джентльмены! — весело объявляется Цезарь, выскакивая из-за трибуны. — Аукцион завершен, все трибуты разобраны. Я надеюсь, вам понравилась работа вашего скромного слуги. Счастливых вам Тюремных голодных игр!
Камеры отключаются, можно перевести дух.
— Минутку внимания, — в микрофон объявляет Цезарь уставшим голосом. — Избранные ментора, пожалуйста, останьтесь, с вами желает пообщаться главный распорядитель. Все остальные зрители свободны.
Я тихонько машу рукой Бруту и Магнусу, которые покидают зал. Магнус подмигивает мне и показывает большой палец вверх.
К нам подходит один из организаторов и просит следовать за ним. В сопровождении целого отряда церберов мы уходим за кулисы. Там нас разделяют на пары в соответствии с дистриктом и по очереди подводят к экранам на котором отображается номер дистрикта и какие-нибудь достопримечательности.
— Вас сфотографируют для рекламы, — поясняет организатор. — Постарайтесь быть харизматичными.
Постараешься тут, как же. Я выжата, как лимон - фотография, наверное, получилась ужасной. После фотоссесии нам надевают наручники. В сопровождении четырех церберов мы с Анхелем отправляемся в одну из многочисленных комнат Тренировочного центра на первом этаже. Двое из конвоиров заходят вместе с нами. Комната небольшая, из мебели только стол и четыре стула, даже окон нет.
— Интересно, что теперь? — Анхель садится за стол.
Я, сделав круг по комнате, сажусь рядом с ним. Проходит около получаса, а к нам никто не приходит. Анхель устало кладет голову на стол и, кажется, засыпает, я тоже чувствую, что близка к этому. Но едва мне удается удобно устроиться на стуле, как дверь открывается, и в комнату входят Плутарх и Катон. Сон как рукой снимает.
— Всем добрый вечер еще раз, — говорит Плутарх, усаживаясь за стол. — А что, наручники с них снять нельзя? — спрашивает он, обращаясь к церберам. — Они так и будут? Эй, вы слышите меня?
— Можете не стараться, — говорит Анхель. — Они выполняют только то, что им надиктуют в наушник.
— Ну да ладно. Так, — Плутарх складывает руки на столе. — У нас сейчас было небольшое собрание с Эмерсоном — главным распорядителем. Он рассказал нам о нашей роли в вашей жизни.
— Мы будем с вами на протяжении всех Игр. В качестве менторов сейчас и спонсорами, когда вы попадете на арену, — поясняет Катон.
— Жить мы будем также вместе с вами. Я и мистер Росс на втором этаже в правом крыле, мистер Блейк и мисс Дагер соответственно в левом. Вы полностью переходите под нашу ответственность. Мы отвечаем за каждый ваш шаг и ваше действие и лично будем отводить вас на тренировки. На арену сопровождать будем тоже мы.
— То есть, вас запрут вместе с нами? Это вообще безопасно? — с ухмылкой спрашивает Анхель.
— Меры предосторожности уже приняты. Камеры на каждом углу, да и эти черные миротворцы здесь не для мебели.
— Самое главное другое, — говорит Катон. — У вас впереди два тренировочных дня. Поскольку вас двадцать пять, и вы все очень опасны, вас разделят на две группы. Тренироваться будете отдельно, но в одно время. Разделят вас таким образом, чтобы в одной группе не было обоих представителей дистрикта.
— И в связи с этим сразу возникает следующая проблема, — Плутарх достает из внутреннего кармана фляжку, делает из нее глоток. — Вы вдвоем увидитесь только на арене. Вы уже никак не пересечетесь. Поэтому у меня к вам вопрос: вы вообще намерены друг с другом союзничать? Если нет, то тогда мы расходимся по своим апартаментам и уже там каждый продумывает свой собственный план.
Мы с Анхелем переглядываемся. С одной стороны, в качестве напарника он прекрасно подходит, но с другой стороны: мы совершенно разные. Его прошлое, которое могло бы пролить свет на него в целом, для меня закрытая книга. Делиться
