– Ты что, Гарин, совсем уже?! – девушка зашипела рассерженной кошкой. – Ты что тут делаешь?
– Сестричку жду, – невинно ответил я, – она сказала, что тут нет никого.
– Я тут есть!
– Ну, извини, откуда ж мне знать, – примирительно сказал я.
Сулима склонилась надо мною и процедила:
– Если ты хоть что-то… Хоть кому-то…
– Ничего и никому, – я поднял руки для пущей убедительности, и ладони как-то сами сложились в «ковшики».
Сулима презрительно фыркнула и развернулась к своему шкафчику. Живо натянув платье, она бросила не оборачиваясь:
– Отвернись!
Я выполнил приказ в точности. Судя по шороху и шелесту, Рита стащила с себя треники.
– Можно.
– Рит…
– Чего? – буркнула Сулима.
– Ты на меня не сердишься? – я говорил спокойно, по-дружески, без пошленькой игривости в голосе.
– Нет. – Холодно глядя в мою сторону, Рита тщательно расчесалась.
Подхватив сумочку, она продефилировала к двери, плавно покачивая бедрами. Вот зараза!
Пройдя по коридору, Сулима повернула голову, встретилась с моим взглядом и победно улыбнулась.
Суббота, 31 августа 1974 года, утро.Одесса, БугаёвкаКрасный запыленный «Икарус» свернул к одесскому автовокзалу, валко покачиваясь, и запшикал, зашипел тормозами. Приехали!
Покинув автобус, я независимо прошагал в вокзальный туалет. Приспичило если человеку? Закрывшись в кабинке, достал из кармана куртки-ветровки паричок и натянул его, обращаясь в брюнетистого типчика. Нацепил нашлепку, приклеил усики.
У зеркала проверился – точно не я. Выйдя из туалета, осторожно потрогал «жесткую верхнюю губу» – и тут же выругал себя. Человек в парике и с накладными усами должен быть натурален. Никому же не придет в голову щупать свои настоящие усы или бороду! Следовательно, никаких подозрительных движений допускать нельзя. Вот и привыкай, «двойной нуль»…
Сощурившись, я осмотрелся.
Бугаёвка находилась в пяти шагах от автовокзала. Мне туда. Там, рядом с оградой 3-го еврейского кладбища, расположился знаменитый бугаёвский толчок[14]. С виду базарчик как базарчик – старьевщики распродают всякую дребедень, от бэушных примусов до икон с закопченными ликами, а энергичные бабуси торгуют вязаными носками. Но если приглядеться, заметишь, как под прикрытием бабок с дедками удовлетворяют спрос фарцовщики.
Говорят, сами бугаёвцы очень гордятся своим местечком и даже прозывают его «маленьким Тбилиси» – за расположение уступами хат и домов в стиле «барокко». А вокруг гаражи, железнодорожные пути, промзона «Радиалки»[15], заброшенные подземные склады… Отличные пути отхода в случае милицейских облав!
Толчок еще не показался, а передовой отряд фарцы уже замаячил – я влёт вычислил скучающих или торопливо курящих парней. Эти стояли в дозоре – высматривали незваных гостей в стальной форме.
На толчке было людно. Бабки торговали прямо с земли, разложив свой нехитрый товар на подстеленных газетах. Точильщик вертел целую «пирамидку» абразивных кругов, наводя остроту на ножи-ножницы. Нахохлившийся дед скучно торговался за пустой аквариум. Крупногабаритная матрона держала перед собой пуховый платок, смахивая на правозащитницу с плакатом.
Люди подходили, приценивались, шли дальше или расплачивались. Товар – деньги – товар. Деньги – товар – деньги.
Не вызывая ни у кого подозрения, я прошелся по торговым рядам, высматривая книжников, но ничего интересного для себя не обнаружил. Зато ребятки с цепкими или бегающими взглядами вились вокруг, как акулки. Раза три у меня поинтересовались, не испытываю ли я острую нужду в джинсах. А может, батничек приобретешь? Как раз на тебя, чувак!
Так и хотелось их послать подальше, но я был вежливый мальчик и лишь головой мотал – отстаньте, мол.
Чем меньше оставалось времени до разборки, тем больше я нервничал. Еще раз глянул на часы – минутная стрелка приклеилась будто… Еще сорок минут. Тридцать пять. Тридцать…
Неожиданно мое внимание привлек старый еврей, покинувший ворота кладбища. Одетый непривычно для своего возраста – в потертые джинсы и блейзер, – он выглядел чужеродным телом на толчке. Тяжело ступая, старик двинулся вдоль стены кладбища к скамейке. Еврей пошатывался, будто пьяный, а очки, висевшие у него на кончике носа, грозили потерять эту последнюю точку опоры. Вот только старпер не спешил их поправить – левой рукой он цеплялся за каменную стену, а скрюченные пальцы правой прижимал к груди. Доплелся до скамьи, медленно осел на нее, бледнея на глазах. Откинулся на спинку, дыша ртом и страдальчески морщась. Очки свалились-таки, стеклышки брызнули, но старику было не до того.
А меня раздражение взяло – ну что бы ему стоило приболеть, когда я уйду?
– Ч-черт…
«Время, время!» – мелькает в голове.
Энергично подойдя к старому еврею, я приложил руку к его впалой груди, ощущая биение дряхлого сердца. Дело шло к инфаркту или, как в это время еще говаривали врачи старой закалки, – разрыву сердца.
– Больно? – отрывисто спросил я, меняя голос – добавляя в него сиплости и хрипотцы.
– Очень… – выдавил старик.
Первым делом я унял боль и восстановил коронарный кровоток. Пережил ли дед стресс или просто противная бляшка встала поперек, я не знал, да и какая разница? Главное, сосуды расширить и усилить ток кислорода. Без живительного О-два начнется некроз, какой-то час спустя погибнет каждая десятая клетка сердечной мышцы, а нам этого не надо.
– Полегчало… – молвил еврей. – Спасибо, пойду я потихоньку…
– Сидите спокойно, – осадил его я. – У вас инфаркт начался. В больничку бы вам, хотя бы на денек-другой. Прокапаться, и вообще… Аспирин принимайте каждый день – помогает. Вы тут один?
– Нет, внучка со мной и… к-хм… сыночки. – Старый поморщился.
Из ворот кладбища выбежала девушка лет… не знаю, то ли восемнадцать ей, то ли мне ровесница. Оглянувшись, распознала старого еврея и кинулась к нему.
– Яэль! – проблеял старпер.
– Да, дедушка! – подбежала внучка. Говорила она с явным акцентом, глядя на старика с испугом и тревогой. – Что с тобой?
– Вызовите «скорую», пожалуйста, – вежливо попросил я ее. – Здесь есть где-нибудь телефон?
– Я знаю где! Я сейчас!
Яэль и впрямь побежала, прижимая локотки к бокам, а иудей с интересом посмотрел на меня, близоруко щурясь.
– Как вас зовут, юноша?
– Зовите меня Миха[16], – усмехнулся я.
– Спасибо вам, Миха, – дребезжащим голосом выговорил старик. – У меня уже случался инфаркт, второй я бы не перенес – мне уже за семьдесят…
В это время появились два высоких, могутных парня с большими носами и широкими ртами, оба в строгих черных костюмах. На бычьих шеях болталось по фотоаппарату «Кодак».
– Рабби?[17] – пробасил один из них. – Все в порядке?
– Аль ха паним![18] – проскрипел дед. – Кус има шельха!
– Вам нельзя волноваться! – строго сказал я.
– Да, да… – рабби вдохнул и выдохнул, после чего сварливо проговорил: – Я тут чуть не помер, Хаим! Спасибо, молодой человек подоспел. Ступай, помоги Яэли! Леви, и ты с ним. Направьте «скорую» сюда.
– «Скорую»?! Да, рабби…
Оба высоких и могутных на глазах усохли и грузной трусцой отправились исполнять приказ.
– Балбесы… – проворчал дед. Очень медленно опустив руку, он глянул в мою сторону. – Меня зовут Рехавам Алон,
