Я не сразу сообразил, в чем дело, а потом увидел, как со стороны Тракторной приближается странно знакомый человек во всем черном. Высокого роста, широкоплечий, он казался неуклюжим, но стоило присмотреться, и делалось понятно – это лишь видимость.
Человек в черном ступал мягко и пружинисто, движения его были отточены и экономны – ни одного лишнего. И тут я его узнал.
Это был один из «сыночков» Рехавама Алона!
Только по Одессе он гулял в кипе, а теперь нахлобучил на голову мягкую черную шляпу. Ошибки не было, это Хаим.
И что он тут делает? Меня ищет? Неужто Алон не удовлетворился обещанием встречи и решился на активный поиск? Или я чего-то не понимаю? Ла-адно, разберемся.
«Ах, до чего ж я прозорлив и мудр! – подумалось мне. – Замаскировался, зашифровался… Что бы я делал без конспи’гации?»
Доедая мороженое, я глядел в спину уходившему «сыночку» и чувствовал себя человеком-невидимкой. Нет меня!
Размышляя о «загадочной еврейской душе», поспешил на «вызов».
«Скорую эсктрасенсорную помощь заказывали? – хмыкнул я и тут же заклеймил: – Экстраскунс!»
Улица Киевская была застроена старыми шестиэтажками сталинской постройки, украшенными лепными знаменами, звездами и снопами, а вдоль домов росли могучие шелковицы.
Гулкий подъезд хранил тишину, но вот где-то наверху заклацали дверцы лифта, и вся шахта, забранная кованой решеткой, загудела. Кабина медленно уползла вниз, когда я достиг второго этажа и постучался в пухлую дверь, обитую черным дерматином. Блестящая «восьмерка» развинтилась и болталась, изображая знак бесконечности.
Не сразу, но мне открыли. Древний старик глядел на меня из-под густых белых бровей, а сосульки седых волос торчали во все стороны. Одет он был неряшливо, видимо, давно уже махнул на себя рукой. Но тесный пиджачок выглядел чистеньким и наглаженным, будто только из химчистки. В два ряда позванивали медали. «За отвагу», «За взятие Будапешта», «За взятие Берлина», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда». Выше отливали рубином два ордена Красной Звезды.
– Иван Пантелеевич? – спросил я с почтением.
– Он самый, – отозвался старик неожиданно ясным голосом. – А вы, стало быть, Миша? Володька звонил мне… Заходите.
Я шагнул в дом и прикрыл дверь за собой. Квартира пахла типично – нафталином и лекарствами. Запах старости.
– Голова болит, Иван Пантелеевич?
– Болит… – признал фронтовик.
– А в ушах шумит?
– Ох, шумит… – завздыхал старикан. – Раньше хоть временами бывало, а теперь постоянно. Забывать стал – склероз!
– Попробуем вас подлечить, – бодро сказал я в манере земского врача.
– Мне как? Лечь?
– Лучше сядьте. А вон, в кресло!
Старик прошаркал, прицелился худой задницей – и медленно погрузился в кресло.
– Ох, старость не радость…
– Расслабьтесь, голову положите на спинку, вот так… про иглоукалывание слышали?
– По телевизору рассказывали…
– Чудес не бывает, Иван Пантелеевич, и я тоже не волшебник. Просто попробую заставить ваш организм поднапрячься, а то он у вас разленился…
Я протер спиртом лоб ветерану и аккуратно ввернул несколько игл в желтую пергаментную кожу.
– Не больно?
– Да нет… Пчелка куда больнее жалит…
Покончив с легендированием, я свел ладони, почти дотрагиваясь до седых косм. У-у… Как все запущенно…
Правая задняя и правая передняя мозговая артерия, левая центральная мозговая, базиллярная и правая внутренняя сонная артерия – все они сузились во многих местах, там, где отложились чертовы холестериновые бляшки. Мозг получает все меньше и меньше кислорода, страдают зрение, слух, память, логика. Личность человеческая разрушается, вот что страшно!
Я осторожно, медленно стал водить ладонями вокруг головы фронтовика, будто моя ее с мылом (а не помешало бы…). Отложения на стенках сосудов и капилляров таяли, уносились кровотоком, но сразу все не исцелишь – организм дряхл. У старика наверняка прыгает давление, сосуды то сужаются, то расширяются, а эластичность у них давно ни к черту – ткани трескаются, лопаются, а бляшки просто обожают лепиться на свежие ранки…
– Иван Пантелеич!
– Что? Ох… Я, кажется, задремал. Извините, Миша. А, знаете, звон пропал! Не шумит в ушах. Ах, как здорово…
– Я еще разок приду, подлечу ваши артерии. Надо, чтобы микроповреждения затянулись.
– Конечно, конечно! – заспешил фронтовик, а потом спросил с робостью: – И что же, я не потеряю память?
– Если что-то уже было забыто вами, то оно не восстановится. Но вот те воспоминания, которые по-прежнему с вами, уже никуда не денутся.
– Спасибо вам огромное, Миша, – стариковский голос приобрел дрожание. – Хуже всего помирать овощем… Сколько я вам должен?
Я не обиделся.
– Иван Пантелеич, – проговорил мягко, – вы на каком фронте воевали?
– На 2-м Белорусском.
– Так это я вам должен, а не вы мне.
Осторожно изъяв иголки, сложил их в пакетик и откланялся. Чувствовал я себя прекрасно, будто и впрямь вернул неоплатный долг.
Пятница, 21 сентября 1974 года, день,Первомайск, улица РеволюцииЧерная райкомовская «Волга» подкатила к гаражу ровно в четыре, как и договаривались. Из машины выбрался комсомольский деятель явно – и давно уже! – среднего возраста. Блестя лысиной и очками, он коротко улыбнулся и пожал мне руку – ладонь оказалась «мозолистой и своей», что меня приятно удивило.
– Можно «товарищ Данилин», – сказал деятель добродушно, – но лучше «Антон Гаврилович».
– Миша.
– Ну, показывай свое чудо техники.
– Прошу! – сделал я широкий жест и провел высокого гостя в гараж. В тайную комнату.
Микро-ЭВМ лежала на верстаке со снятым корпусом, бесстыже выставляя платы напоказ. Но монитор работал.
– «Коминтерн» пока не в полной комплектации, – щегольнул я словцом, – но прорыв уже налицо. Смотрите: никаких перфокарт, не нужно щелкать рычажками и заниматься тому подобной ерундой. Данные вводятся вот отсюда, с клавиатуры – и отображаются на экране. Пока на ЭВМ можно лишь набирать текст, как на пишмашинке, и править его. Но работа не закончена.
– Могу? – поинтересовался Данилин.
Я молча указал на стул.
– Ага… – Антон Гаврилович медленно, выискивая буквы, набрал: «А + Б». – Здорово…
– Еще один аппарат из комплекта, – похлопал я по блестящему кожуху принтера. – Подведите стрелочку курсора во-от сюда… Мышкой, мышкой! Жмите левую клавишу. Готово!
Принтер застрекотал, заскрипел, каретка заелозила – и лист бумаги выкатился, демонстрируя отпечатанный текст. «А + Б».
– Здорово! – деятель впечатленно крякнул. – Сколько игл в печатающей головке?
– Девять. Вот здесь – радиатор для отвода тепла, а то электромагниты греются. В новом году, чтоб скорость печати поднялась, поставлю сдвоенную 9-игольчатую головку.
– И все сам? – спросил Данилин с подковыркой.
– Сам, – спокойно ответил я.
Деятель пристально, вывернув голову, посмотрел на меня.
– Верю – глаза у тебя честные. Только без обид – я должен знать: участник смотра НТТМ – всесоюзного смотра! – вот это знает, а вот это умеет. Вдруг кто в Киеве или в Москве засомневается! Возьмут да и попросят тебя показать класс по сборке или программированию!
– Покажу, – улыбнулся я. – Я, Антон Гаврилович, человек очень серьезный.
– Да? – заулыбался мой визави. – Это радует! Знаешь, я лет двадцать работал в ИКАНе[35], так что смыслю кой-чего в «вычтехе»…
– Меня один момент смущает, – осторожно сказал я. – Микропроцессор тут не
