– Сестра Мьюриэль говорит, сода и вода почти с чем угодно справятся, – не умолкала девушка. – Она говорит… – Незнакомка вдруг осеклась и прикусила губу.
Марцелл уже готов был протянуть руку, отобрать рубаху, но тут девушка расправила ткань, как расправляли дворцовые служанки выстиранное белье. Она держала ее за краешки двумя пальцами, на миг заслонив от Марцелла свое лицо. Старая, рваная, а теперь еще и окровавленная рубаха повисла между ними.
– Это тебя так зовут? – спросила девушка из-за занавеса. – Марселло?
Сердце его громко ухнуло и остановилось. Он уже не думал о рубахе. Не думал о таинственной запретной записи, наверняка с таким трудом вышитой на ней. Он забыл даже об отце-изменнике. Он слышал, видел, воспринимал одно лишь это слово.
Это имя.
Он не слышал его целых семь лет. Марселло!
«Помоги! Пожалуйста, останови их!»
Марцелл с силой сжал веки, загоняя воспоминание в самые темные уголки памяти, откуда оно выбралось. Он не станет об этом думать. Не будет вспоминать события той ночи.
– Подожди! – Он распахнул глаза и увидел, что девушка теперь смотрела не на него, а на ткань. – Откуда ты знаешь, как меня зовут?
– Здесь так сказано. – Она опустила рубашку, указала на загадочные стежки. – «Мой дорогой Марселло».
Сердце у него вновь бешено заколотилось. Он в изумлении переводил взгляд с девушки на измаранную рубаху и обратно.
– Ты что, умеешь читать?
Глава 12
Алуэтт
Впервые за последние двенадцать лет Алуэтт Торо очутилась над, а не под землей.
Она уже не бросала украдкой взгляд на зернистое изображение старой камеры наблюдения.
Она сама попала в это изображение.
И даже оказалась за его пределами.
Она была в Трюмах. Дышала настоящим воздухом. Трогала настоящие стены. И глаз не могла оторвать от всего, что ее окружало. От пола. От потолка. От сложного переплетения труб, тянувшихся вдоль коридора. Все это было так…
Ново.
Код, позволявший войти в убежище и выйти из него, Алуэтт знала давно. Принципаль Франсин заставила воспитанницу выучить его на всякий случай. Но Алуэтт ни разу им не пользовалась. Не было нужды – до сих пор.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут?
Вопрос вырвал девушку из задумчивости и напомнил о незнакомце, которого она обнаружила в коридоре. Первый мужчина, которого она видела своими глазами, если не считать отца.
Правда, сидевший перед ней человек не был, строго говоря, взрослым мужчиной. Лицо совсем не похоже на отцовское, оттененное густой седой щетиной, исчерченное глубокими морщинами и складками, таившими истории, которых папа никогда не рассказывал.
А этот человек – совсем еще мальчик – выглядел совсем иначе. Лицо его казалось таким свежим, словно было только что вылеплено. Не тронутое бедами, не изрезанное временем.
Алуэтт, отвечая на его вопрос, приподняла рубашку:
– Здесь так сказано: «Мой дорогой Марселло».
– Ты что, умеешь читать? – поразился он.
Алуэтт под его взглядом вдруг лишилась языка. Такой острый это был взгляд. Такой ищущий. И его глаза – карие, с легчайшей прозеленью – внимательно уставились на Алуэтт, пытаясь понять, рассмотреть, оценить ее. Кажется, она была для него такой же диковинкой, как и он для нее.
– Да, я умею читать. – Дар речи наконец вернулся к Алуэтт, и она, смущенная его явным любопытством, опустила глаза на окровавленную рубашку, на послание, неумело, но старательно вышитое на ткани. Алуэтт вспомнилось рукоделье сестры Мьюриэль, расшивавшей рясы для сестер Обители.
– Откуда это у тебя? – спросила Алуэтт, но, снова подняв глаза, уже не встретила его взгляд.
Мальчик потупился.
– Я… – Ответ дался ему с трудом. – Это рубаха одного заключенного.
У Алуэтт голова пошла кругом.
– Заключенного? Но зачем же ты…
– Что там дальше? – перебил он, словно спеша прервать ее расспросы.
Она посмотрела на зажатую в руках рубаху:
– Там сказано: «Мой дорогой Марселло, Мабель в Монфере. Поезжай к ней».
Взгляд его потемнел.
– Нет. Ты, верно, ошиблась. Не может такого быть.
Смешавшись, Алуэтт разгладила ткань, чтобы перечитать вышитые слова. Они остались прежними. Никакой ошибки.
– Так тут сказано.
– Но Мабель в тюрьме, – уверенно возразил он. – Пожизненно.
– Кто она?
– Да так, никто. Моя бывшая гувернантка.
«Гувернантка? Жителям Трюмов гувернантки не по карману».
Алуэтт перевела взгляд на блестящий серебристый дождевик, заляпанный кровью. Юноша как раз крутил в пальцах блестящую титановую пуговицу.
«Наверняка не из третьего сословия».
Наверное, из второго. Может, он фабричный мастер или надзиратель с рудника? Или даже медик? Хотя нет, у него на лице не видно киберимплантов.
Почуяв в незнакомце перемену, Алуэтт решила сменить тему:
– Тебя действительно так зовут? Марселло?
Но и этот вопрос не вернул тепла его взгляду.
– Просто детское прозвище, – отмахнулся он. – На самом деле я Марцелл.
Она украдкой улыбнулась. Имя Марцелл подходило ему гораздо больше. Имя бога, героя или солдата, из самых старых книг, которые читала маленькой Алуэтт сестра Жаке – о воинах, сражавшихся с одноглазыми чудовищами и коварными женщинами со змеями вместо волос, способными убивать лишь взглядом.
Марцелл.
– Где же ты выучилась читать Забытую Речь? – настойчиво спросил он, прервав ее мысли.
Алуэтт открыла было рот, но тут же его захлопнула. Взгляд ее метнулся от Марцелла в глубину коридора. Охватил ржавые стены, от которых исходил незнакомый запах сырости, мутный от влаги воздух. В груди у нее вдруг все сжалось. Что она здесь делает? Надо было просто обработать ему рану и сразу возвращаться в Обитель. Быстро. Пока не окончилось Безмолвное Размышление, пока сестры не прознали, что она выходила.
А она увлеклась и все еще сидит здесь. А теперь этот мальчик – этот чужак – начал задавать вопросы. Вопросы, на которые нельзя отвечать. Нельзя было рассказывать, как сестры учили ее читать, чтобы со временем она смогла вести «Хроники» и заботиться о библиотеке. Рассказать – значило бы нарушить клятву, которую давали все сестры. Она должна хранить тайну.
Сестра Жаке еще давным-давно объяснила Алуэтт, почему Министерство никогда не должно узнать об Обители и контрабандно доставленных на Латерру из Первого Мира книгах. Если они пронюхают о тайном убежище под Трюмами, то наверняка закроют Обитель и уничтожат библиотеку. Алуэтт пообещала хранить секрет – никому не выдавать сестер и их тайник. Раньше держать слово было просто. Раньше ей не от кого было таиться.
– Мне пора идти, – выпалила она. – Мне надо домой.
Марцелл распахнул глаза.
– Нет, постой. Не…
Его прервал шум. Близкий топот ног. Оба, Марцелл и Алуэтт, замерли.
Шаги приближались, воздух наполнился пронзительными завываниями сирены.
Алуэтт вглядывалась в лабиринт ржавых стен, высматривая, откуда исходит шум. Ей хотелось спросить, что может издавать такие звуки, но из горла вырвался лишь сдавленный крик, потому что глазам открылось невероятное зрелище.
Девушка увидела нечто жуткое, ростом не менее трех метров – много выше любого мужчины, – а лицо словно бы вышло прямо из ночного кошмара. Это существо – или нет, полумашина, получеловек – маршировало прямо на нее, жужжа и
