На место убитых немцев тут же встают новые. Гусев дает длинную очередь. Из пароотводной трубки кожуха сильной струей в снежную кашу ударяет пар.
– Власов, воды! – кричит Гусев мне. Я ползу к пулемету с банкой, прилаживаю ее. Ствол охлажден – вместо пара из трубки тонкой струйкой льется вода. Пробка закручена, «максим» снова строчит, а немчура все не унимается. Лезут, как гопники из нашего двора, с таким же ослиным упрямством. Однако Гусев не менее упрям – шансов гансам не оставляет. Перезаряжает пулемет, а в это время в каких-то ста метрах от нас буквально из ниоткуда возникает германский взвод. Без винтовок, с ножами в руках и… рычат как собаки! Уж не те ли это «бешеные германцы», о которых ходили разговоры?! Неважно. Гусев спокойно наводит пулемет и бьет с близкого расстояния! «Бешеных» срезало, как бритвой! Они падают и… тут же пытаются подняться, все так же рыча! Чтоб тебя! Панцири, что ли, у них под шинелями или шнапс какой-то особенный выпили?! В любом случае вторая очередь добивает их окончательно, Гусев свое дело знает…
И еще один сюрприз: немцы пустили в атаку кавалерию. На нас летят гусары в высоких черных шапках. Но Гусев неумолим. Пулеметное таканье смешивается с ржанием падающих лошадей, стонами и криками. Кони в предсмертных судорогах дергают ногами и головами. Все. Бой закончен. Настает пора нового отступления.
И мы отступаем, видя, как обозники быстро раздают солдатам консервы из перевернувшейся телеги:
– Разбирай, ребята! Все равно керосином обольем и подожжем, чтоб немцам не досталось!..
Отступаем мимо очередной уже литовской деревеньки, стоящей за пустыми и голодными Сувалками. Шум, гам, перепуганные литовцы, суета, детские крики: «Мамите, волкиечай!» Все боятся прихода немцев, которые продолжают наступление и окружают нас. И не было способа из этого окружения выйти.
Глава 18
За последнюю неделю я все больше и больше начинаю походить на робота-электроника. Все, что меня окружает, сделалось каким-то блеклым, призрачным, неясным. Голод, нестерпимый зуд немытого тела, остервенелые вши, выстрелы, деревни, улицы, разговоры, лица, мельтешение, день, ночь, снова день, опять мельтешение. «Ничего не вижу, иду по приборам», – это про меня. Сознание сейчас напоминает микросхему, на которой записан пакет команд, неустанно выполняемых телом. И не знаю я, что это за команды…
В какой-то момент времени мне удается вырваться из авторежима. Все вокруг меня проясняется, становится более-менее понятным. Я вместе с Гойдой, Морозовым и Голенищевым иду следом за Орловым – мы только что вернулись из разведки. Перед глазами снежная поляна в лесу, ясная ночь, плывущая в облаках луна. Полк медленно выстраивается в походную колонну. Все команды подаются вполголоса. Посреди поляны полыхает костер охотничий бездымный. Должно быть, именно у такого вот костра грелись (то есть будут греться) партизаны Великой Отечественной. Сейчас из темной чащи к костру подойдет могучий, похожий на былинного Святогора-богатыря старик в овчинном тулупе и с ППШ[56] в руках…
Нет. Это всего лишь наши офицеры. Подходят, греются, совсем не обращая внимания на суетящегося рядом доктора – тот перевязывает раненых и тихо ругается:
– Мы окружены, связи со штабом фронта нет, а жирный предатель Шульц вместе со всем лазаретом сбежал из Сувалок на поезде! Я остался, не сбежал, и что же?! Как теперь прикажете работать, когда даже для самой простейшей операции ни лекарств, ни инструментов нет?! Нужны условия, операционная! Но где все это взять, когда кругом лишь грязь, холод и болота?!
Доктора никто не слушает, все смотрят на Орлова. Наш главный разведчик сообщает, что дорога на Марков занята неприятелем и мы окружены уже с трех сторон. Исчерпывающая информация. Нужно прорываться. Полк снимается с места и идет дальше. Из леса слышна скупая винтовочная пальба.
Иду и я, снова видя перед глазами лишь туманную муть. Или бред, похожий на видения из прошлого. Я в предновогодней Москве. Красная площадь. Слева горит огнями ГУМ, а справа ледовая коробка, где под звуки музыки кружится Ольга, а рядом неловко и неуклюже пытаюсь кататься я, падая и смеясь вместе со Славиком и Дашкой. Надо же. Тогда мы еще были семьей. Большой, единой, счастливой семьей…
Тут все резко куда-то проваливается вместе со мной. Мгновенная, вездесущая чернота, и снова я выплываю из нее, как из омута, благодаря голосу Гойды:
– Ноги, ноги береги, Мишка. Орудия разворачиваются – колесами отдавит!
– Понял, – невнятно бормочу я, вновь оказываясь в царстве грез. На сей раз чудится прекрасная Венеция. Пытаюсь пробиться сквозь толпу в карнавальных масках. Одна из масок падает на землю, и я вижу перед собой Мишку Власова. Мальчишка хитро ухмыляется, бесцеремонно хватает меня за руку и тащит, тащит вперед к шикарному дворцу. Нет, это всего лишь неказистая хата фольварка со смешным названием Грушки. Но до названий ли мне сейчас, когда тот, кого я считал сгинувшим, растворенным, угасшим, нежданно-негаданно объявился вновь, резко перейдя в атаку. Это уже мой тактический просчет. Недооценили вы, Михаил Иванович, питерского мальчишку и теперь расплачиваетесь. Еще тогда, в декабре, в госпитале мальчишка, как видно, схитрил: отступил, затаился, притих, надолго прикинулся тенью, бесформенными остатками некогда единой души, терпеливо дождался подходящего момента времени. А теперь вернулся на «поле боя» и активно пытается отстоять свои законные права на владение «крепостью» под названием «тело Мишки Власова». Шпана. Настоящая шпана, любящая бить исподтишка. Но мы не лыком шиты и еще повоюем. Странное чувство: я как будто прикован наручниками к поручню в капитанской рубке небольшого корабля. За борт не выбросило, но у штурвала сейчас стоит другой, и этот другой прокладывает свой собственный курс, совершенно не считаясь с моим мнением. Мишка входит внутрь хаты. Холод и слякоть резко сменяются теплом, насквозь пропитанным густым духом, характерным для забитого людьми помещения. Сейчас тут идет совещание под председательством самого командира корпуса. Генерал Булгаков старается не выдавать эмоций, обсуждает с другими офицерами, как установить связь с Гродно, где сейчас находится штаб армии. Угадайте, кто вызвался эту связь наладить? Правильно – Мишка Власов. Активист хренов!
Мишка сноровисто щелкает каблуком перед командующим. Начинается разговор:
– Здорово, молодец!
– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!
– Ну что, берешься ты пробраться в Гродно?
– Так точно!
– А не боишься! Ночь, кругом немцы.
– Никак нет. Чего мне бояться? Надену все штатское. Когда буду проходить через немецкую линию, то стану реветь и скажу немцам, что родители потеряли меня и я иду их искать…
Вот такая стратегия у Мишки Власова созрела. Ну, только бы до сопляка добраться, за уши ухватить, а уж там…
Пока не получается ухватить. Я по-прежнему «прикован». А в это время детали предстоящего «рейда» уже обсуждены. Принято решение не давать Мишке письменных донесений, чтобы не подвести
